— Нет, что вы, — поспешил Полуживец заверить, — совершенно не пугают.
Хотя внутри, в глубоких недрах живота, под ложечкой, пугали. Так пугали, что даже издавали едва слышные писки. Кого он мог спросить?
— Есть ещё вопросы? — подвёл черту переговорщик.
У Ивана вопрос был:
— Скажите, кто такая Сара Ха?
В индийских преданиях есть рассказы о махасиддхах — великих совершенных, которых наперечёт было восемьдесят четыре. Их равно почитают святыми чудотворцами как в индуистской традиции, так и в тантрическом буддизме. Говоря попросту, не слишком заглубляясь, это были своего рода индийские киники или юродивые Христа ради, намеренно эпатировавшие вызывающим складом самой своей жизни разом и монастырские нравы, и мирское благочестие. Плевав на кастовую мораль и ритуальную чистоту, они якшались с шудрами, ели мясо, пьянствовали, пользовались услугами проституток, однако при этом владели открытыми для них, опасными, но действенными практиками, благодаря которым достигали не только желанного освобождения сознания, но и преображения земного тела в божественное, способное уйти в Ясный Свет. Словом, пребывая в океане сансары, они вместе с тем принадлежали нирване. В числе махасиддх был и Сараха — метатель стрел, — владевший тайной достижения бессмертия. Вот, собственно, и всё.
— Словом, это, мил человек, мой оперативный псевдоним. Хотя, конечно, озорство. Так ответил на вопрос Полуживца переговорщик Александр Куприянович. После чего сообщил, где Иван может забрать свою болталку, простился и исчез за кустами сирени, понемногу уже начинавшими жухнуть, что не удивительно — не за горами был сентябрь.
“Nokia” осталась у Ивана. Через два дня, во вторник вечером, ему вместе с напарником (его ещё надо было обрести) предстояло пройти медицинское обследование. Сроки назначили твёрдо. Полуживец не мог дождаться. Если не обнаружат противопоказаний, то уже в пятницу он станет «всадником»! Он испытает это! Он войдёт в чужое тело, как рука в перчатку, как бес в свинью, и — тьфу-тьфу, не сглазить бы — наступит время скачек, время сказочного испытания!.. Что будет дальше, Полуживец не представлял, но охватившему его нетерпеливому возбуждению не было до этого дела — оно лихорадило и жгло его изнутри всё нестерпимее, словно гимназиста, перед которым впервые желанная девица предстала голой, и он, дрожа, знает, что не отступит, но вместе с тем что ждёт впереди — ему до ужаса неведомо. Нет, не предстала даже — довольно одного предвкушения, когда встреча всего лишь обещана… Ожидание порой упоительнее самого события, поскольку зачастую событие, чтобы не перегорели предохранители человеческого чувствилища, покрывает спасительный туман, как белый дым покрывает огонь, пожирающий сырой (зелёный) хворост. И как это неведомое, пугая, манит! Кто чувств таких не испытал, тот не жил. Ивана охватывали ликование и ужас, трепет и восторг. Перед полнотой и яркостью этих переживаний бледнели любые описания.
А к пятнице следовало раздобыть деньги. Это отрезвляло. Полуживец, впрочем, и насчёт денег, и насчёт напарника имел определённые соображения. Кое-какие накопления у него были — он собирался менять свой «гольф»-восьмилетку на что-то посвежее. Собственно, этих денег хватит и даже чуть останется — ровно чтоб заменить на «гольфе» щетки дворников. Ну а напарник…
В понедельник Полуживец договорился с коллегой-бонвиваном, что одолжит у него на неделю риджбека (легенда следующая: одна обворожительная собачница выгуливает по утрам и вечерам мастиффа на площадке, нужен красавец-пёс, без него Полуживцу не стать неотразимым, а очень надо бы — такой бутон, такая клюква в сахаре…). Коллега в положение вошёл. Огненно-рыжий Гай с тёмный гребнем текущей вспять шерсти на спине и белым пятном на груди между передними лапами, вместе с его любимой миской, подстилкой, резиновой игрушкой в форме пупырчатого огурца, мешком корма и сводом подробных инструкций перешёл на время во владение Ивана. Ошалевшая шиншилла была заперта в клетку и водружена на могучий старинный буфет. Теперь он был готов.
На этот раз бдительность подпольщиков уложилась в рамки приличий. По дороге к месту встречи, назначенному во вторник звонком старенькой “Nokia”, перед Полуживцом, буквально у самого дома, неожиданно остановился микроавтобус, распахнулась дверь, и знакомый ему уже Александр Куприянович предложил Ивану с Гаем зайти в салон. Там, пока автомобиль выворачивал с Гороховой на Фонтанку, крепкий молчаливый малый поводил вокруг клиентов первой степени доверия ручной рамкой, после чего Ивану предложили надеть на голову плотный холщёвый мешок. Был ли подвергнут подобной процедуре Гай, осталось для Полуживца загадкой. По крайней мере, воспитанный пёс не скулил.
Ехали минут сорок. Впрочем, в темноте время бежит иначе, чем на свету, — об этом думал Полуживец в пути. Когда, наконец, добрались, Ивана, по-прежнему с холстиной на голове, вывели из микроавтобуса и проводили в неведомое здание, где он в темноте, поддерживаемый под руки, немного поплутал по коридорам и лестницам (Гай цокал следом), после чего мешок был снят.
Обычный медицинский кабинет, блистающий стеклом и белизной поверхностей. Окна завешены плотными жалюзи. Мужчина-врач в стерильном халате, шапочке и с марлевой повязкой на лице. Пожилая женщина профессорского вида в халате, шапочке, очках, без маски. Строгая сестра, лишённая явных признаков пола, — напротив, даже с усиками. Полуживец заполнил подробную анкету на пяти листах (родня, места проживания и учёбы, детские болезни, работа, соседи, фобии, тревожные сны). Измерили давление, взяли из вены кровь, визуально и на ощупь осмотрели на кушетке тело, послушали посредством стетоскопа дыхание, внимательно исследовали радужную оболочку глаза, после чего в соседнем помещении навылет просветили рентгеновским лучом. Тут же за белой ширмой работал с Гаем умелый ветеринар — судя по безропотному послушанию пса, он испытывал к айболиту большее доверие, чем к новообретённому хозяину.
Не прошло и часа, как медицина вынесла приговор: здоровы оба. Иван невольно выдохнул из груди томившую его тревогу.
— Извините за формальность. — В дверях кабинета Александр Куприянович надел на голову Полуживца мешок.
— Ничего. — Иван внутренне уже смирился. — Дышать можно.
— Я не об этом. Сам не терплю врачей. Но тут — тут без обмана. Иридодиагност — и вовсе бог. Светило.
— Не сомневаюсь, — отозвался из темноты мешка Полуживец. — Мне от врачей страдать ещё не доводилось.
— О-о, мил человек, это только кажется, — радостно ухватился переговорщик за откровение Ивана. — В действительности вы, как прочие, давно опутаны их липкой паутиной. Просто не видите этого, поскольку коварство докторишек ловко спрятано за маской милосердия. Медицина — власть. — Александра Куприяновича, видимо, тема бередила за живое. — Причём власть беспринципная, безжалостная. Врачевание превратилось в доходное дельце. Болезнь обернулась для дельцов источником благополучия, а здоровье — инструментом манипуляции и обмана. — Возникла пауза, потом кто-то чихнул — не то Александр Куприянович, не то крепкий молчаливый малый, после чего переговорщик сообщил: — Ещё Мольер, мил человек, испытывал недоверие к этой комической паре — больной — врачующий, всласть потешившись над обоими, так что и мы смеёмся вот уж триста лет. Не возражайте.
