Когда Джек проснулся в следующий раз, было уже утро; он полежал, разглядывая миниатюрных осликов вокруг. Животные были на любой вкус расписанные цветочками и вполне реалистичные — с корзинками, запряженные в тележки. На каких-то осликах красовались шляпы, два уродца были даже обряжены в пончо. Один ослик нес плакатик (Подарок из магазина «Лавандовые Поля» в Норфолке», а из отверстия в его спине торчало несколько сухих стебельков.
Покупать матери подарки на Рождество и дни рождения было просто: в магазинах всегда отыщется очередной осел по доступной ребенку цене.
Джек встал и быстро влез в костюм из «Маркс и Спенсер», в котором в последнее время ему было как-то не по себе.
Он все не мог перебороть ощущение, что он самозванец — просто притворяется таким, как все.
Прежде чем выйти из комнаты, Джек подобрал осколки и увидел, что это тот самый ослик, которого Стюарт сделал в керамической мастерской в колонии для несовершеннолетних преступников, куда попал за хранение марихуаны. Джек сложил осколки в носовой платок и спустился на кухню за клеем. Придется склеить: тюремный ослик — единственный подарок Стюарта, и мать часто повторяла, что если бы случился пожар, она бы в первую очередь спасла Питера и ослика Стюарта.
Ожидая, пока закипит чайник в виде небоскреба, Джек очистил кухонную раковину ржавой щеткой. Заваривая чай, он слышал, как Питер шаркает по затемненной клетке. Когда чай был готов, Джек отнес чашку в гостиную, окна которой выходили на улицу. В доме напротив, куда его когда-то посылали за кастрюлей, все окна были заколочены, а в палисаднике гнил разбитый автофургон. Мимо шли школьники, пихая друг друга и радостно выкрикивая непристойности. Дети горбились под тяжестью огромных ранцев и походили на солдат, бредущих по руинам сдавшегося города.
Наверху в туалете зашумел бачок, но ободряющего плеска воды одно раковины не последовало — мать считала, что микробы полезны, и утверждала, что люди стали чаще болеть с тех пор, как завели моду ежедневно принимать ванну и душ. Она смеялась Джеку в лицо, когда он обнаруживал в ее холодильнике давно просроченные продукты и рассказывал жуткие истории о том, как в сыре копошатся черви.
Дети свернули за угол, и улица снова опустела. Проехало несколько автомобилей, но им не удалось развеять неестественную тишину.
Много лет назад, на этой самой улице, в день, когда он уехал из дома в Хэндонский полицейский колледж, Джек минут десять стоял на крыльце в ожидании такси, которое должно было отвезти его на станцию, и его поразило, сколько народу пришло пожелать ему доброго пути. В палисадниках тогда копошились малыши, а у бордюров чинили машины. В те дни, вспомнил Джек, старухи, кутаясь в пальто, обменивались у калиток новостями.
Когда мать вошла в комнату, Джек спросил, куда подевались люди.
— Теперь никто не выходит, — ответила она, встав рядом с ним у окна. — Я уже и к соседям-то не заглядываю и белье вывешивать на улице перестала. Один хулиган на прошлой неделе перелез через забор и украл кресло-качалку, ту, что ты купил.
— Я тебе надстрою забор повыше и куплю новую качалку, — сказал Джек.
— Не надо, бог с ней, с качалкой, — раздраженно отмахнулась Норма. — Все равно сопрут, да и солнце в Англии теперь уже не то.
Они прошли в кухню, и Норма ойкнула, обнаружив, что клетка Питера все еще закрыта синтетическим подсолнухом.
В доме не было продуктов, которые Джек мог бы заставить себя съесть. За чайной коробкой в углу посудной полки были свалены неоплаченные счета. Весь дом следовало прибрать, проветрить и сменить предметы первой необходимости; даже в кормушке Питера не осталось семян, а пустой пакетик «Трилл» лежал в серванте рядом с банками заплесневелого джема и прокисших солений. Джек надеялся вернуться в тот вечер в Лондон и нормально провести второй выходной — он планировал посетить галерею Тэйт
[18]
, своими глазами посмотреть на то, о чем все говорят, — но теперь понял, что придется остаться еще на одну ночь и решить проблемы матери. Он расчистил место на кухонном столе и принялся составлять список:
Позвонить слесарю.
Вычистить клетку.
АСДА
[19]
— продукты.
Найти уборщицу/пылесос.
Почта — забрать пенсию.
Банк — договориться о задолженности.
Найти Ивонну?
Потом вынул чековую книжку и выписал чек в уплату долгов.
— Ненавижу сидеть без денег, — сказала Норма. — Ну зачем Трев умер?
— Не надо было в потемках по церковной крыше лазить, — ответил Джек.
О смерти отчима Джек узнал с тайным облегчением. Одним преступником в семье меньше. Кроме того, судимости Тревора были для него постоянным источником неприятностей. Несколько раз на протяжении своей карьеры он подозревал, что живой Тревор мешает продвижению по службе.
Норма погрузилась в воспоминания о похоронах Тревора:
— Ни разу не видала, чтобы в церкви столько народу собралось, а на кладбище прямо сотни пришли. Людей прижимали к надгробиям, помнишь, Джек? А викарий о Треве так хорошо говорил.
Джеку запомнилось, как он сидел в церкви буквально в метре от роскошного гроба и гадал, как стажер-викарий справится с печально известной уголовной славой Тревора и странными обстоятельствами его гибели. Но этот осел в ошейнике провозгласил Тревора «ярким характером», восславил его паханскую деятельность и назвал Тревора «первопроходцем, который взялся за утилизацию мусора задолго до того, как это стало нормой».
Норма продолжала:
— Теперь вот жалею, что Трева не кремировали. Не нравится мне, что он там в земле, один совсем.
— Ты мне так и не сказала, мам, сколько Трев тебе оставил, — сменил тему Джек.
Норма принялась рыться в карманах пальто и курток, которые грудой висели на единственном крючке за кухонной дверью. Джек знал, что она ищет сигареты. Казалось, все его детство прошло в чаду сигаретного дыма.
Наконец она вытащила смятый бычок «Ламберт и Батлер", который сначала триумфально подняла вверх, а уж потом воткнула в губы. Джек напряженно ждал, пока она открывала ящики и шарила в сумках. Коробок спичек нашелся в ящике под грязной мойкой.
Норма села и пустила дым поверх стола.
— Не люблю я о деньгах говорить, — упрямо пробормотала она.
— Надо, мама, — возразил Джек. — Ты у Ивонны деньги забрала?
Норма мотнула головой.
Джек не советовал матери инвестировать в финансовую пирамиду его сестры Ивонны «Женщины, быстрее богатейте», которую та основала под девизом защиты прав женщин. Но мать все-таки вложила три тысячи фунтов, загипнотизированная россказнями Ивонны о том, как простые женщины уходят с ее собраний, унося за раз по двадцать четыре тысячи наличными.
