«Швондеры»;
«Жадная гадина» (позаимствовал из статьи своего друга и соратника Зверева);
«Империя мелкой сволочи»…
И закончил столбик самыми звучными, выстраданными, давно приберегаемыми эпитетами:
«Скоты» и «Скотьё».
Каждый раз, садясь за работу, он шептал фразу из когда-то где-то услышанной молитвы: «Господи, благодарю тебя, что я не такой, как все!»
Но книга продвигалась медленно, впрочем, как и предполагал Гаврилов. И причина была не только в массе побочных, отвлекающих от главного дел, но и в том, что требовалось собрать, систематизировать огромнейший материал, перелопатить всю русскую (да и мировую) историю, философские трактаты, литературную классику. Спасибо, помогали жена и Интернет, а то бы ему пришлось совсем худо…
И тут еще, так пугающе неожиданно, хотя как и положено им происходить, случилась катастрофа мирового масштаба. 11 сентября 2001 года. День, ставший для каждого порядочного человека днем траура и скорби.
Гаврилова до глубины души потрясло унижение Соединенных Штатов Америки – гибель символов ее мощи, энергии, ее величия.
Первым эмоциональным порывом Станислава Олеговича было на все сбережения купить алых роз и отвезти к стенам американского посольства, что так гордо возвышается и радушно золотится на фоне серых зданий и вечно хмурого московского неба, и которое в последние годы столько раз подвергалось варварским нападениям озлобленного быдла по любому, самому ничтожному поводу… Но, поразмыслив логически, Гаврилов отказался от цветов – детям необходима была новая зимняя одежда, а покупать несколько розочек показалось глупо. Да к тому же и без него уже вечером всю незащищенную трехметровой оградой из стальных прутьев стену у посольства завалили живыми цветами.
Второй порыв случился на следующий день.
Глубоко задумавшись о трагедии, Станислав Олегович шел читать лекцию, и тут ему прямо в лицо сунули размноженную на ксероксе бумажку с огромными буквами заголовка «Таран – оружие героев!». Машинально он принял листовку, заметил и лицо подавшего, низкорослого, худого подростка с прыщевой сыпью на лбу и щеках. И пока соображал, что значит «Таран…», подросток посеменил по улице дальше.
«А-а, так это про это!» – догадался наконец Гаврилов, и его догадка тут же подтвердилась наугад выхваченной строчкой из текста листовки: «Героический подвиг не смирившихся с бандитским диктатом Соединенных ША…» Хрустнув зубами, измяв бумажонку, Станислав Олегович бросился за прыщеватым. «Догнать! Отобрать! Наказать паршивца!» – стучала в мозгу кипящая кровь.
Да, в тот момент он был готов одним ударом размозжить недоумку башку. Мало что всяческие дикари вроде иракцев, египтян, сербов лезут от радости в телекамеры, так еще и у нас, в самом сердце России, прямо на Пресне, средь бела дня!..
«Вот он…» – Станислав Олегович уже потянул правую руку за спину, чтоб дать кулаку разгон, и тут увидел еще нескольких с пачками таких же листовок. Но эти были не столь тщедушны, как прыщеватый… Он остановился, решив оценить обстановку. Что делать? Одному с такой сворой не справиться. А если призвать прохожих? Хм, да ведь большинство из них с первого взгляда – чистокровные низовые. Подай голос, обозначься, кто ты, и тут же набросятся, зарычат, растерзают… Чуть не плача, Гаврилов поплелся к своему Свободному университету.
«Чай? Кофе?» – тихо спросила лаборантка, когда он снимал пальто. «Какой чай?! – нервы лопнули, в голове что-то словно бы взорвалось. – Какой еще чай?! У-ух-х!..» Лаборантка от страха присела на корточки…
Приняв корвалола, Станислав Олегович пошел в аудиторию. Лекцию прочитал так зажигательно, что некоторые студенты ему даже похлопали.
«Сражаться нужно на интеллектуальном уровне!» – принял он в тот момент окончательное решение.
И Гаврилов сражался. За две недели написал более десятка острейших статей об Америке как об общемировом хрустальном ларце с основополагающими ценностями, который 11 сентября грубо, по-звериному беспощадно встряхнули. К тому же он неустанно дискутировал в Интернете и дискутировал настолько яростно, что у своих оппонентов вместо прозвища Шизофреник приобрел новое – Параноик.
«Дорогой, ну что ты себя так изводишь, – успокаивала мужа Елена. – Занимайся книгой, не распыляйся на мелочи…» – «Это мелочи – подлое покушение на очаг нашей, западной, цивилизации?!» – «Не мелочь, конечно, не мелочь, – жена гладила его заметно поседевшие кудри, – но ведь твоя книга важнее». Станислав Олегович резким движением сбрасывал тонкую руку профессиональной пианистки со своей головы, но, преодолев раздражение, пытался объяснить, почему сейчас ему не до книги: «Безусловно, Елена, ты в чем-то права. Только… пойми, бывают моменты, события, когда промолчать невозможно, более того – преступно. Всякий публично пишущий, высказывая те или иные мысли, суждения, оценки, представляет и тех людей, кто не пишет, но думает так же. Ты понимаешь, о чем я?» Елена кивала…
По вечерам Станислав Олегович запирался в своем кабинете и слушал виниловые пластинки, что без малого десять лет назад привез из города Беркли, штат Калифорния. Да, десять лет пролетело, десять лет, а пластинки, купленные в музыкальном магазинчике на Телеграф Авеню, не утратили ни грана качества… И ведь он приобретал их уже не новыми – пластинки (этот вышедший из моды винил) были свалены в кучу в углу магазинчика и стоили сущие центы, – а ведь вот как звучат, лучше любой новенькой с Апрельского завода «Мелодия»… Умеют в Соединенных Штатах создавать качественный продукт, на века, в прямом смысле слова, а их какие-то дикари… У-у!..
Душа Гаврилова требовала, умоляла начать новый алкогольный эксперимент, и только чудовищным напряжением воли ему удалось со своей душой справиться.
Не стоило терять время, он не имел права на слабость, ведь его ждала работа над основным трудом жизни – «Шариковы: 150 миллионов», или «Империя мелкой сволочи», или «Скотьё»… Бог с ним, с названием, главное – многосторонне и всеобъемлюще раскрыть неистребимую звериную сущность, тот вред, что на протяжении многих и многих веков принес человеческому обществу, духовной и материальной культуре низовой слой.
* * *
Пасмурный, сырой день ранней-ранней весны. По календарю так и вовсе февраль, но какие бы ни ударили в дальнейшем морозы, все же из воздуха больше не вытравить аромат ожившей природы.
Вот и очередная зима позади. И снова радуются московские воробьи, снова огорожены тротуары вдоль некоторых домов – есть опасность падения сосулек. Снова на газонах вытаивают трупики задавленных кошек и разный мусор, а дворники не торопятся убрать с глаз горожан и гостей столицы всю эту пакость.
Станислав Олегович поморщился, даже кашлянул, освобождая горло от рвотного спазма… Все чаще он ощущает позывы к тошноте и дикое раздражение, и вспоминается, вспоминается тот мартовский вечер девяносто девятого, когда к нему в кабинет явилось чудище, а на экране компьютера почти что само собой выскочило жуткое «KILL»… Неужели повторится приступ? Неужели Станиславу Олеговичу больше не засмеяться беззаботно, открыто, по-настоящему счастливо? Да и когда он в последний раз так смеялся?.. Хм, а зачем? Есть достойный повод, господа?
