— Что? Что потом?
— В последний год у нее две девчоночки жили. Я их помню — рыжие, тонконогие, 12 лет. Сестры. У обеих глаза как вода, и все щебечут. И парнишка-восьмилетка. Тихий такой. Дружные, хорошие ребятки были…
— Были? — переспросил Олег. — А что случилось с ними?
У старика мелко затряслись губы, он сжался и закрыл лицо рукой.
— Они… их… Те, беглые… Всех! Хуже диких зверей!
Старик заплакал, обхватив руками голову.
Олега скрутило от жалости, но он помнил, что на нем лежит ответственность за Алешку. Он шагнул вперед, протянул руку к стволу ружья. И наткнулся на пустоту.
Старик успел перехватить двустволку.
— С тех пор Агафья никого здесь видеть не хочет. Понимаешь?
Старик поднялся, вскинул ружье и положил палец на курок.
Олег оглянулся — Алешка стоял у костра, глядя на Кравцова широко распахнутыми от ужаса глазами.
— Зачерствело сердце тайги. Не принимает людей. Особенно чужих, — сказал Кравцов.
Олег понял, что медлить больше нельзя, и бросился на старика, стараясь всем весом отжать вниз руку, держащую ружье.
— Пусти! — разозлился Кравцов.
— Брось, — пыхтел Олег, наваливаясь на противника. Алешка завопил что-то невразумительное и кинулся было на подмогу. Олег оттолкнул его.
— Назад!
— Пусти, — ярился старик, выкручивая руки своему более молодому противнику.
И вдруг — горячая воздушная волна ударила по лицам дерущихся. Костер полыхнул, и яркий огненный вихрь искрами ушел в темное беззвездное небо — огонь задуло мощным порывом ветра, от которого согнулись вершины вековых елей вокруг озера. Тайга загудела.
— Началось, — сказал старик. — Бегите!
Он оттолкнул Олега, отобрал у него ружье.
— Ну?!
Олег стоял, глядя на старика. Алешка подбежал, схватил его за руку. На глазах у него были слезы.
— Поздно, — сказал Кравцов. Голос у него стал хриплым, язык еле ворочался во рту. — Она здесь. Не оглядывайтесь. Закройте глаза.
Алешка почувствовал ледяное дыхание позади себя, крепче вцепился в горячую руку дяди Олега и зажмурился. Олег смотрел на Кравцова, в его расширенные до черноты зрачки: выстрелит или нет? В любом случае, игра проиграна.
Притянув к себе дрожащего Алешку, он обхватил его, прижал к себе, спрятав, укрыв, как мог, руками его голову и зажмурился.
Ожидал выстрела. Но тут что-то коснулось его плеча — и будто насквозь промерз он, застыл, не в силах пошевелиться.
— Нет, Агафья! — услышал он голос старика Кравцова. — Не трогай этих. Они не по своей воле. Заблудились люди. Мальчишку пожалей! Агафья…
Прогремел выстрел. Громовое эхо прокатилось по тайге. Заорали и разлетелись, хлопая крыльями, стаи перепуганных уток с озера. Порыв ветра, подобный ударной волне, опрокинул Олега и Алешку, потащил по мокрому берегу и швырнул о замшелый могильный камень. От удара оба потеряли сознание.
* * *
Когда очнулись и открыли глаза, в небе уже разгоралась заря. Они лежали на берегу реки, в том месте, где была их последняя стоянка и где в кустах багульника они, уходя, спрятали лодку.
Старик Кравцов исчез.
Спустя три дня, когда Олег с Алешкой выбрались вверх по реке к поселку, они не нашли его и там.
После некоторые бывалые люди говорили Олегу, что все странные и ужасные приключения, которые они с Алешкой пережили в тайге, вероятнее всего, объяснялись одной крайне неприятной в своей банальности причиной, а именно: остановившись неподалеку от зарослей багульника, они надышались испарениями этого необыкновенно пахучего растения, издавна называемого в народе — «болотная одурь».
Все части багульника ядовиты, а при сильной концентрации или длительном воздействии его дурманящий аромат способен вызывать не только головную боль, но и галлюцинации.
Олег не спорил с этой версией. Но и не соглашался. Никакие версии не могли объяснить, что случилось со стариком Кравцовым, с его друзьями — Кириллом и Максимом. Судьбы их так и остались неизвестными.
Как и судьбы многих других, кому довелось однажды заглянуть в самое сердце тайги.
КРАСНАЯ ДВОЙКА
Место не установлено
Когда предстоит выход на маршрут, весь альплагерь заводится беспокойным броуновским движением: ребята получают на складе и подгоняют снарягу, начальник учебной части с инструкторами сверяют карты и схемы, обговаривая детали на рабочих планерках и совещаниях. Все бегают, суетятся. Альплагерь становится похож на разворошенный муравейник.
И только один не принимает участия во всеобщем оживлении: сторож Рустам.
Его никто не называл в лагере иначе, чем по имени. Рустам не обижался, хотя уже в 1986 году возрастом был постарше и начлагеря, и начспаса
[15]
вместе взятых.
Выдубленная горными ветрами и солнцем коричневая кожа натягивалась на Рустамовом теле туго, нигде не обвисая, не собираясь в складки, и лицо старика издали выглядело почти молодым. Однако вблизи глаза выдавали его — темные, как вода ледникового озера осенью, и веяло от них таким холодом, что сразу понимал любой, даже самый наивный новичок: нет в здешних горах ничего такого, чего не повидал бы уже этими глазами сторож Рустам.
Он давно жил при лагере и помнил фамилии всех начальников и всех начспасов, сменявшихся на своих постах с самого года основания базы.
Рустам из тех одиночек, у которых страсть к горам побеждала и переламывала все равнинное, все человеческое: ни семья, ни работа, ни жена, ни дети, ни дом — ничего внизу, из нормального мира, ими не ценилось, ничего им не требовалось. Горы заменяли всё.
Угодив однажды на восхождении в снежную лавину, Рустам с трудом выжил, лишившись ступни и нескольких пальцев на руках. Но страсть к горам держалась в нем куда надежнее конечностей, так что даже потеря периферийных частей тела не подточила ее, не разрушила.
Занимая в лагере должность на полставки и крохотную конурку в инструкторском корпусе, практически на птичьих правах, Рустам был в лагере такой же константой, что и окружающие базу снежные пятитысячники.
[16]
* * *
Новички бессмысленно роились на поляне перед столовой, ожидая разрешения начлагеря на выход. Они шумели и веселились, рассказывали анекдоты, подкалывали друг друга и в шутку боролись.
Не обращая на «мелюзгу» внимания, Рустам сидел на крыльце инструкторского корпуса и, прищурившись, наблюдал, как курится снежный дымок над главной вершиной горного хребта.
