Одетая в черное траурное платье, она пересекла площадь. Лицо у нее выглядело постаревшим, в избороздивших его морщинах залегли скорбь и горе. Раньше она никогда не бывала у Синьоры. Женщина решительно постучала в дверь, словно была уверена, что ее ждут. Синьора засуетилась, желая проявить максимум гостеприимства, предложила ей фруктовый сок, воду, поставила на стол вазочку с бисквитами, а затем села и стала ждать.
Габриэлла обошла обе крохотные комнатки, потрогала одеяло с искусно вышитыми названиями городов.
— Просто замечательно, Синьора! — сказала она.
— Вы слишком добры ко мне, синьора Габриэлла. Затем наступило долгое молчание.
— Скоро ли вы уедете в свою страну? — спросила наконец Габриэлла.
— У меня никого нет. К кому мне ехать? — просто ответила Синьора.
— Но здесь у вас тоже нет никого, ради кого стоило бы оставаться. Уже нет, — Габриэлла, видимо, решила обойтись без недомолвок.
Синьора согласно кивнула.
— Но в Ирландии, синьора Габриэлла, у меня нет вообще никого. Я приехала сюда совсем молоденькой, а сейчас уже старею. Я намеревалась остаться здесь.
Их глаза встретились.
— У вас тут нет ни друзей, ни настоящей жизни, Синьора.
— Здесь я имею гораздо больше, нежели в Ирландии.
— Там вы могли бы начать новую жизнь. Ваша семья, ваши друзья, которые живут в Ирландии, были бы рады вашему возвращению.
— Вы хотите, чтобы я уехала отсюда, синьора Габриэлла?
Вопрос был задан прямо, и она ждала ответа.
— Он всегда говорил, что вы уедете, если он умрет. Он говорил, что вы вернетесь к своему народу, а меня оставите с моим, чтобы я смогла оплакивать своего мужа.
Синьора посмотрела на женщину с неподдельным изумлением. Марио давал обещания от ее имени, даже не поговорив предварительно с ней?
— Он сказал вам, что я на это согласна?
— Он сказал, что будет именно так. И что если первой умру я, он никогда не женится на вас, поскольку это будет скандал и мое имя будет опорочено. Люди подумают, что он все эти годы хотел жениться на вас.
— И вы были довольны?
— Нет, чем тут быть довольной? Я не хотела думать ни о смерти Марио, ни о своей собственной. Но это помогало мне сохранять достоинство, позволяло не опасаться вас. Вы не должны оставаться здесь и, вопреки существующим традициям, оплакивать чужого мужа.
С площади доносились приглушенные звуки: вот в гостиницу привезли мясо, вот подъехал фургон с глиной для гончарной мастерской, из школы возвращаются дети, смеясь и перекликаясь. Лают собаки, откуда-то слышится пение птиц. Марио говорил ей о достоинстве, традициях и о том, насколько все это важно для него самого и его семьи. У Синьоры возникло ощущение, что это он говорит сейчас с ней из своей могилы. Он посылает ей весть, просит, чтобы она уехала домой.
— Пожалуй, я уеду в конце месяца, синьора Габриэлла, — медленно проговорила она. — Я вернусь в Ирландию.
В глазах вдовы она увидела благодарность и облегчение. Женщина протянула обе руки и взяла ладони Синьоры.
— Я уверена, что там вы будете гораздо счастливее и обретете мир, — сказала она.
— Да, да… — тихо проговорила Синьора, медленно роняя слова в теплый полуденный воздух.
— Si, si… veramente.
[12]
Денег у Синьоры едва хватало на билет. Ее друзья были к этому готовы. Пришла синьора Леоне и вложила в ее ладонь пачку лир.
— Пожалуйста, Синьора, возьми! Нам так хорошо жилось благодаря тебе. Не отказывайся.
То же повторилось с Паоло и Джанной. Если бы не Синьора, им никогда не удалось бы основать свой гончарный бизнес.
— Считай, что это — скромные комиссионные.
А старики — владельцы дома, в котором Синьора прожила почти всю свою взрослую жизнь, сказали, что их жилище теперь просто не узнать и что она заслуживает вознаграждения.
В тот день, когда автобус должен был увезти Синьору и ее пожитки в ближайший город, где имелся аэропорт, на пороге гостиницы появилась Габриэлла. Женщины не сказали ни слова — только поклонились друг другу. Лица их были серьезны и исполнены взаимного уважения. Те немногие, кто наблюдал эту безмолвную сцену, прекрасно поняли ее смысл. Они знали, что одна женщина от всего сердца благодарит другую — так, как невозможно поблагодарить словами, и желает ей удачи во всем, что бы ни ждало ее впереди.
В городе было шумно и многолюдно, в аэропорту ревели самолеты и царила толчея. Не такая, как в Аннунциате — непринужденная и радостная. Люди здесь торопились в разных направлениях, озабоченно, не поднимая глаз друг на друга. В Дублине будет то же самое, но пока Синьора решила не думать об этом.
Она не строила никаких планов. Когда приедет, тогда и будет видно, как жить дальше. Зачем тратить путешествие на планирование того, что просто невозможно спланировать! Она никого не предупредила о своем возвращении — ни родных, ни даже Бренду. Сначала снимет комнату, приведет себя в порядок, как она делала всегда, а уж потом подумает, что делать дальше.
В самолете она заговорила с мальчиком. Ему было лет десять — столько же, сколько Энрико, младшему сыну Марио и Габриэллы. Она по привычке говорила на итальянском, и он смущенно отвернулся.
Синьора стала смотреть в иллюминатор. Ей уже не суждено узнать, как сложится жизнь Энрико, его старшего брата в Нью-Йорке, его сестры, что вышла замуж за парня с кухни, работающего нынче в «Виста дель Монте». Она не узнает, кто поселился в ее комнате. А тот, кто там теперь живет, никогда не узнает о ее долгих годах, проведенных возле этого окна, и о том, почему она их там провела.
В Лондоне Синьора пересела на другой самолет. У нее не было ни малейшего желания задерживаться в этом городе: ни посещать пристанище, в котором они с Марио обитали в прежней жизни, ни встречаться с давно забытыми людьми, ни навещать места, воспоминания о которых почти стерлись из памяти. Нет, она поедет прямиком в Дублин, что бы ее там ни ждало.
Оказавшись в Дублине, Синьора подивилась тому, как сильно тут все изменилось. Аэропорт стал огромным по сравнению с тем, каким она его помнила. Сюда прилетали авиалайнеры со всего мира. Когда она уезжала, самолеты крупных компаний, выполнявшие международные рейсы, приземлялись и взлетали преимущественно из аэропорта «Шэннон». Она не была готова увидеть такие перемены. Взять, к примеру, дорогу. Когда Синьора покидала родину, автобус тащился по узкому шоссе, которое петляло среди жилых домов, теперь же он мчался по скоростной автостраде. Ирландия шла в ногу со временем.
Американка, вместе с которой она ехала в автобусе, спросила Синьору, где она собирается остановиться.
— Пока не знаю, — ответила та. — Приткнусь где-нибудь.
