– Где, где?!
– Вон!.. убежала…
– Я не увидел, – сокрушается Ваня, словно явление крысы было вторым приходом Христа.
– Не парься, еще увидишь!
– А где крысы живут?
– В подвале, наверное.
– Естественно, ведь стены такие тонкие, как вафли. Крысы прогрызают их и селятся.
Пятиэтажки на самом деле напоминают старые, замызганные вафли. Бетонные панели облицованы кафелем. Швы между панелями выделяются тёмной замазкой, как будто заплесневевшая вафельная начинка. Малюсенькие балконы кренятся под весом всякого хлама, собранного жильцами. Старые автопокрышки, лыжи, вышедшие из строя холодильники. Снаружи к балконным ограждениям привязаны санки. На одном балконе на бельевой верёвке висит инородный элемент, шкура зебры. Уж не водятся ли поблизости, кроме крыс, ещё и зебры?
Некоторые балконы украшены попытками хозяев их застеклить. Кособокие рассохшиеся рамы, не подходящие по размеру друг к другу, высотой в пол-окна и застеклённые лишь кусками. За окнами кухонь свисают авоськи с продуктами. Вороны норовят стащить эти припасы, и тогда неопрятные толстухи или мужики в несвежих нижних майках распахивают окна и шугают птиц.
У подъезда спит несколько автомобилей: один-два на ходу, остальные – вросшие колёсами в грязь и накрытые, будто саваном, истлевшим брезентом.
– Пап, а правда Москва – самый красивый город на земле?
Я оглядываю мир вокруг себя:
– Ну… – Вопрос меня огорошил. – Может быть, не самый, но один из самых – уж точно…
Молча идём дальше. Ваня никогда не видел других городов. Я видел. Я понимаю, что окружающая грязь и нищета никак не вяжутся с красотой, но что-то во всём этом есть… что-то противоречивое, парадоксально красивое, как в нефтяной «Венере». И Ваня увидел это. Только это не красота, это любовь. Не к городу, не к стране. Просто любовь, любовь вообще.
Я иду с Ваней рядом, и внутри меня разливается это чувство. Любовь к брошенным «Жигулям», чей хозяин давно умер, к жирным швам между панелями, к авоськам за окнами. Впервые на меня нахлынула любовь к миру. Без всяких оговорок. Просто любовь.
Найдя нужный дом, позвонили в домофон.
– Слушаю вас, – ответил тот же низкий голос, что и в трубке.
– Ирина, это Фёдор, мы с вами договорились… – объясняю я.
– Заходите, третий этаж, – донеслось из передатчика. Замок протяжно пищит. Ваня тянет дверь на себя, мы входим в тёмный подъезд.
Пахнет протухшей водой. А может, мёртвыми крысами, разлагающимися в подвале. Одна из дверей третьего этажа, простеганная ромбами чёрного дерматина, приоткрыта. Предупредительно громко вытирая ноги и покашливая, мы заходим в квартиру.
Из комнаты показалась полная брюнетка с проседью, в расписном халате.
– Здравствуйте, Ирина.
– Здравствуйте, тётя Ира.
– Вы Фёдор? – обращается она ко мне.
– Точно.
– Здравствуй, Ваня. Одежду вешайте туда, тапочки здесь. Как добрались?
– Нормально.
– У нас район специфический. Тут разлом в энергетической коре проходит. Сильное поле бьет из земли. Чай, кофе?
– Спасибо, перед выходом попили, – отказываюсь я.
– Тогда пройдёмте. – Ирина манит нас за собой в комнату.
Жарко, пахнет вчерашним супом. Окна заклеены, форточек нет. Ирина не проветривает. В комнате стоит диван, тёмная «стенка» с телевизором, десяток женских романов на полке, ваза с пластмассовой розой и павлиньим пером, раскрашенная фотография семейной четы с застывшими лицами, софа…
На софе лежит человек, накрытый тюлевой занавеской.
По спине пробежали мурашки. Не оборачиваясь, Ирина даёт привычное пояснение:
– Муж… два года назад заснул. Смещение энергетического двойника плюс кармические грехи… кое-какие обязательства у него из прошлой жизни.
– А… – только и протянул я и посмотрел на Ваню. Мог бы меня предупредить, он же здесь бывал. У него серьёзное лицо, будто на церковной службе.
– Итак, какие ко мне вопросы? – переходит к делу Ирина.
– У нас оказался чужой предмет… случайно… мы хотели бы его вернуть… мы не знаем, что делать… у нас неприятности начались, думаем, из-за этого… – немного запинаясь, разъясняю я.
– Предмет с собой?
– Э… да… как вы сказали… Вань, доставай.
Ваня извлёк из пакета сложенный холст и гордо развернул. На лице Ирины ничего не отразилось.
– Сейчас я проведу сеанс. Прошу меня слушать беспрекословно и не задавать вопросов.
– Конечно… да… – Я киваю несколько раз.
Ирина зажгла свечи, положила перед собой картину, взяла в руку пирамидку на верёвочке, закрыла глаза и спросила:
– Маятник, можно к тебе обратиться? Если да, качайся по часовой стрелке.
Я смотрю на маятник не отрываясь, Ваня смотрит то на него, то на меня. Ему не впервой, он чувствует себя более искушённым. Более взрослым. Он мой проводник в мире духов, энергий и карм.
Маятник завертелся, сначала медленно, потом быстрее. Рука Ирины не двигается, сквозняка нет, маятник крутится против часовой стрелки.
– Что такое? Не хочешь, устал? – ласково говорит Ирина маятнику. – Ну ничего, отдохни. – Она подержала пирамидку в кулаке, подула на нее. – Придётся по-другому. Сейчас я разденусь, вы не пугайтесь, мне будут нужны ваши руки.
Не успела она договорить, как халат оказался на полу. Ваня замычал неопределённо, видимо, таких номеров ясновидящая раньше не выкидывала. Я постарался сохранить выдержку, хотя это непросто, когда перед тобой стоит крупная тётя бальзаковского возраста, абсолютно голая.
– Руки, – скомандовала она.
– Мою? Пожалуйста… Моей достаточно? А то Ваня… э… для него это… необычно…
– Мне нужна рука того, кто совершил кражу, – отрезала Ирина.
Не знаю, какая она там ясновидящая, но в людях разбирается, всё сразу про нас поняла. Я протянул руку, стыдясь холодной ладони, которая вдобавок вспотела. Ваня последовал моему примеру. Ирина крепко прижала наши руки к свои грудям. Я подумал, что при спящем не первый год муже для неё это неплохой официальный способ контактировать с мужчинами. Под пальцами ощущаются мясистые соски, украдкой я поглядел на Ваню, он дышит очень быстро. Как бы инфаркт не хватил, всё-таки врождённый порок сердца… Впрочем, хоть бабу перед смертью полапает. Не самый плохой вариант.
Сначала Ирина подвывала некоторое время и вдруг заговорила неразборчиво:
– …дорога… спешит… мужчина спешит… подарок… он везёт подарок… опаздывает… поворот… – Она стала всхлипывать, из-под закрытых век потекли чёрные, пополам с тушью, слёзы. – Смерть!.. Я вижу смерть! – воскликнув это, Ирина раскрыла глаза. В них светился ужас. – Во что вы меня впутываете?! – заорала она, отталкивая нас. – Я видела смерть! Я со смертями не работаю!
