Виктор исполняет свои обязанности в банке: неблагодарное занятие в военную пору, когда большинство молодых, способных сотрудников ушло на фронт. Он проявляет щедрость и патриотизм, покупая множество правительственных облигаций военного займа. А затем покупает еще. Хотя Гутманы и другие друзья по Винер-клубу советуют ему, по их примеру, перевести капитал в Швейцарию, он не хочет так поступать. Это было бы непатриотично. За ужином он проводит ладонью по лицу, ото лба к подбородку, и говорит, что при каждом кризисе появляются возможности для тех, кто их ищет.
Дома Виктор все больше времени проводит у себя в кабинете. «Библиотека, — цитирует он Гюго, — это акт веры»
[60]
. По почте ему приходит все меньше книг: больше нет посылок из Петербурга, Парижа, Лондона, Флоренции. Он разочарован качеством книжки, присланной ему из Берлина новым поставщиком. Кто знает, что он читал там, куря сигары? Иногда он забирает в библиотеку обед на подносе. Похоже, у них с Эмми теперь не все гладко, и дети все чаще слышат, как она повышает голос.
До войны каждое лето крышу над внутренним двором мыли, поднимая туда лестницы, ведра с водой и швабры. Но поскольку в доме не осталось мужской прислуги, стеклянная крыша остается немытой два года. Свет, который проникает сквозь нее, делается еще серее прежнего.
Границы размыты. Патриотические чувства детей одновременно и недвусмысленны, и перепутаны. На улицах и в школе только и слышишь: «Британская зависть, французская жажда мести и русская алчность». Мест, куда можно поехать, с каждым месяцем становится все меньше, и семейные связи словно повисли в воздухе. От родственников приходят письма, но теперь уже нельзя повидаться с английской или французской родней, нельзя путешествовать, как раньше.
Летом семья не может поехать в Швейцарию, поэтому они проводят долгие каникулы в Кевечеше. Там они могут хотя бы поесть как следует. Они едят жареного зайца, пироги с дичью, сливовые кнедлики (их подают горячими mit Schlag, со взбитыми сливками). В сентябре устраивается охота: кузены, отдыхающие от стрельбы по людям на фронте, палят по куропаткам.
Двадцать шестого октября премьер-министр Карл фон Штюргк застрелен в ресторане отеля «Мейссль и Шадн» на Кертнерштрассе. Всеобщий интерес вызывают два обстоятельства. Первое — убийцей был радикал-социалист Фриц Адлер, сын лидера социал-демократов Виктора Адлера. И второе — покойный ел на обед грибной суп, отварную говядину с пюре из репы и пудинг. Пил он вино с содовой. И есть еще одно дополнительное обстоятельство, которое будоражит детей: в том самом ресторане летом они ели с родителями Ischler Torte — шоколадные пирожные с миндально-вишневой начинкой.
Двадцать первого ноября 1916 года умирает Франц Иосиф.
Все газеты печатают сообщения в траурных рамках: «Кончина нашего императора», «Умер кайзер Франц Иосиф». Некоторые издания печатают его портреты с характерным недоверчивым выражением лица. «Нойе фрайе прессе» выходит без обычного фельетона. Наиболее лаконичен отклик «Винер цайтунг»: извещение о смерти на пустой белой странице. Этому подражают все еженедельные издания, кроме «Бомбе»: там помещена картинка, изображающая девушку в постели, к которой неожиданно пришел некий господин.
Франц Иосиф прожил восемьдесят шесть лет. Он правил с 1848 года. В холодный по-зимнему день по Вене проходит многочисленный похоронный кортеж. Вдоль улиц выстроились солдаты. Катафалк везут восемь лошадей в черных плюмажах. По обеим сторонам идут престарелые эрцгерцоги, неся коробки с медалями, и представители всех полков императорской гвардии. За гробом идет молодежь: новый император Карл и его жена Зита в вуали до самой земли, между ними — их четырехлетний сын Отто в белом костюме с черным кушаком. Отпевание происходит в соборе в присутствии правителей Болгарии, Баварии, Саксонии и Вюртемберга, а также пятидесяти эрцгерцогов и герцогинь и сорока других принцев и принцесс. Кортеж направляется к церкви капуцинов на Нойе-Маркт, недалеко от Хофбурга, к месту назначения — Kaisergruft, императорскому склепу. Там разыгрывается сцена: гвардейцы трижды стучат в ворота и дважды получают отказ, а затем кортеж впускают, и Франца Иосифа хоронят между его женой Елизаветой и их давно погибшим старшим сыном, самоубийцей Рудольфом.
Детей ведут в «Мейссль и Шадн» на углу Кертнерштрассе, где они когда-то лакомились пирожным, чтобы понаблюдать за кортежем из окон второго этажа. На улице очень холодно.
Виктор вспоминает карнавальное шествие, устроенное Макартом, все эти шляпы с перьями: это было тридцать семь лет назад. Его отец получил дворянское звание сорок шесть лет назад. Прошла жизнь целого поколения с тех пор, как Франц Иосиф велел построить Рингштрассе, Вотивкирхе, Парламент, Оперу, Ратушу и Бургтеатр.
А дети думают обо всех других шествиях с участием императора, о том, как много раз они видели его в карете в Вене или в Бад-Ишле. Они вспоминают, как однажды он ехал вместе со своей любовницей, госпожой Шратт, и как она помахала им: это было чуть заметное движение правой руки, обтянутой перчаткой. Они вспоминают семейную шутку, которая обычно повторялась после визитов хмурой тетки Анны фон Хертенрайд, «ведьмы». Избавившись наконец от нее и ее расспросов, нужно было повторить, опередив всех остальных, старое присловье кайзера: «Это было очень мило, я получил большое удовольствие» (Es war sehr schön, es hat mich sehr gefreut).
В начале декабря в гардеробной происходит важное совещание. Элизабет впервые разрешают самой выбрать фасон будущего платья. Разумеется, ей уже шили раньше множество платьев, но сейчас ей впервые позволяется решать самой. Этого момента давно уже ждали Эмми, Гизела и Игги (они любят наряжаться), а также Анна, которая следит за одеждой. В гардеробной, на туалетном столике, лежит альбом с образцами тканей, и Элизабет, пролистав его, придумывает такое платье, у которого лиф будет сшит из ткани с узором в виде паутины.
Игги шокирован. Спустя семьдесят лет, в Токио, он рассказывал, что, когда сестра описала, чего ей хочется, в комнате воцарилась гробовая тишина: «Оказалось, у нее нет ни капельки вкуса».
Семнадцатого января 1917 года выходит указ, гласящий, что отныне списки с именами осужденных спекулянтов будут печататься в газетах и развешиваться на досках объявлений в городских округах. Звучали настойчивые требования вернуть государственные бумаги. Для спекулянтов существует много названий, но все чаще звучит: барышник, ростовщик, Ostjude, галициец, еврей.
В марте император Карл учреждает новый школьный выходной — 21 ноября, день памяти Франца Иосифа и годовщина его собственного восшествия на престол.
В апреле Эмми посещает Шенбрунн: там устраивается прием для женского комитета, который занят организацией чего-то, связанного с вдовами солдат, сложивших головы за империю. Я не вполне понимаю, что именно там происходило. Но от этого события осталась великолепная фотография: в государственном бальном зале собралась сотня женщин в лучших своих нарядах — целое море шляпок среди зеркал и под лепниной в стиле рококо.
