Дорота. Не теоретизируй, просто ответь на мой вопрос.
Януш. Вина была, вероятно, обоюдная. Я посвящал своей жене слишком мало времени, она же тем не менее проявляла ангельское терпение. Я увез ее из Польши беременную. Языка она не знала. Сам же целыми днями и вечерами просиживал в своем бюро на восьмом этаже, ведь я хотел упрочить свое положение. А она оставалась дома одна. Я все время опаздывал и, поскольку ходил на работу пешком, был лишен отговорки, будто задержался из-за пробок. Слишком мало времени я ей подарил. В какой-то момент ей расхотелось ждать меня. Когда у меня уже появилась эта работа и немного свободного времени, мне пришла в голову идея взяться за докторскую диссертацию, хотя это было лишнее -- в Германии она ничего мне не давала, а я уже решил, что свяжу свою жизнь с Германией и останусь здесь. Я продолжал работать и писать диссертацию и, стало быть, совершенно отсутствовал в семейной жизни. В Польше ученые отводят на диссертацию по десять часов в день в рамках своей работы, а я одновременно занимался и проектами, и докторской. Моя жена больше не могла с этим мириться, так как не понимала причины, по которой я возвращался домой за полночь, и при этом ни она, ни дети никакой пользы от этого не имели.
Дорога. У меня есть друзья, которые очень долго остаются на работе, например телевизионные операторы, и они делают это вовсе не по причине амбиций, а лишь потому, что не торопятся домой. Не любят туда возвращаться.
Януш. Но я очень торопился. Закончив программу, я немедленно запускал ее тестирование и домой бежал бегом, полагая, что таким образом сэкономлю хотя бы пару минут. Но опасался реакции супруги на мою очередную отговорку типа «я должен был запустить программу тестирования». В субботу я проверял результаты теста, а в воскресенье еще раз повторял его... И по моему мнению, это была, конечно, основная причина распада нашей семьи.
Дорота. Может, правду говорила Мария Склодовская1, что ученый не должен иметь семьи. Он должен выбрать -либо науку, либо семью.
Януш. Я согласен с этим утверждением. Я писал докторскую втайне от жены. Я даже не хотел говорить, докучать ей тем, что работаю над диссертацией. Все списывал на работу и лгал. Ты знаешь кого-нибудь, кто подготовил докторскую к защите втайне от жены?
Дорота. Нет. Это повод для гордости. Матери, жены я любовницы обычно участвуют в докторских.
Януш. А я испытывал огромное чувство вины: из-за своей диссертации я отнимал себя у нее и детей. Оглядываясь назад, я понимаю, что мой выбор был идиотским. Когда в конце концов все стало явным, именно ей я посвятил диссертацию. Потом я был вынужден поехать в Лодзь на заседание докторского совета защищаться. То, что я держал в тайне свои планы, не могло не задеть ее. Я поступил как незрелый сопляк.
Дорота. Этот сюрприз не был приятным.
Януш. Тогда мне казалось, что она должна мною гордиться. Первым в мире я написал программу такого типа и стал доктором наук. Я защитил эту свою диссертацию в Лодзи, и через пять минут мне стало скучно, я уже сошел с этой вершины. Но когда я поднимался на нее, то по пути видел другие. И начал размышлять о достижении этих других вершин. Мне пришла в голову мысль, что теперь пора стать профессором, но без ведения занятий в Польше это было невозможно, и поэтому я начал ездить на машине из Франкфурта в Слупск; дорога занимала одиннадцать часов. Ради занятий я решил сократить отпуск с шести недель, которые в Германии положены научному работнику, до трех или двух. И моя жена в течение долгого времени это тоже одобряла. А когда мне стало скучно и в Слупске, я решил написать книгу.
Дорота. Через сколько лет вы расстались?
Януш. Через двадцать.
Дорота. Огромный срок.
Януш. Да, с января 2002 года мы не живем вместе.
Дорота. Вы разведены?
Януш. Нет.
Дорота. Вы в сепарации?
Януш. Можно и так сказать. Наш развод нигде официально не записан. Мы разведены как налогоплательщики, так что можно сказать, что у нас налоговая сепарация. Но живем мы очень недалеко друг от друга — я во Франкфурте, в пятистах метрах от своего бюро, а моя жена с, дочерьми — примерно в одиннадцати километрах от города. Обе мои дочери учатся во Франкфурте, я не отдалился, не исчез, как некоторые отцы. Я все время поблизости, для моих дочерей я всегда доступен, о чем они обе прекрасно знают. Они тяжело пережили наше расставание, несмотря на то что были уже довольно взрослыми и понимали, что иногда такие вещи случаются.
Дорота. А сколько им было лет?
Януш. В 2002 году Иоасе было девятнадцать лет, а Аде — пятнадцать, поэтому для младшей это было более трудное время.
Дорота. Ты остался с женой в дружеских отношениях?
Януш. Я желаю ей добра и хочу, чтобы у нее была спокойная жизнь, в достатке, ведь она подарила мне двадцать лет жизни.
Дорота. Поговаривали, что причиной вашего расставания стала твоя измена.
Януш. Подобные сплетни появились после публикации «Одиночества в Сети». Книга была каплей, переполнившей чашу терпения. Многие утверждали, что такой роман нельзя написать, не пережив чего-то подобного лично. Я с ними не согласен. Теперь меня осуждают, независимо от того, был у меня роман или нет. Но все дело в том, как ты определяешь измену. Об измене можно говорить не только тогда, когда занимаешься любовью с кем-то другим. Для меня изменой является также то, что ты хочешь что-то существенное первой сказать не жене или мужу, а кому-то другому. Сплетни о своей измене абсолютно опровергаю! Хотя признаю, что моя жена имела право, особенно после этой книги, подозревать, что нечто такое имело место. Но кажется, моя жена, во что лично я не верю, до сегодняшнего дня еще не прочитала моей книги. Я не в состоянии себе этого представить. Допускаю, что она знает ее по фильму, по рассказам приятельниц и людей, которые щедро делятся с ней подробностями, когда узнают, что она моя жена. На работе ее тоже об этом спрашивают. Несомненно, никогда в моей жизни не было другой женщины настолько важной, чтобы из-за нее я хотя бы в мыслях мог сформулировать вопрос, по-прежнему ли я хочу быть со своей женой. Просто я преступил известные границы присутствия, точнее, наоборот, неприсутствия в доме, что привело к серьезным конфликтам. Я думал тогда, что делаю что-то действительно важное для семьи. Каждый проект был последним. Типичный пример переизбытка амбиций у мужика. А позднее я застрял в каком-то схематизме. Написал книгу и вынужден был заниматься ее продвижением, отказаться я не мог — это были авторские встречи в МПиКе. Я часто-ездил в Польшу, и вновь меня не было дома. А потом я получил предложение написать вторую книгу. И писательство стало доставлять мне прежде всего удовольствие. Я просто убегал в него из мира науки и был действительно счастливым человеком. Вероятно, я стал зависимым от радости, которую доставляет мне возможность писать о собственных чувствах. Мне казалось, что благодаря писательству я существую одновременно в двух мирах. Это было необыкновенное чувство, будто я могу переноситься из одного мира в другой. Внезапно появились читатели, которые требовали от меня присутствия, я получал тысячи электронных писем. И эти новые для меня обстоятельства возникли в то самое время перемен, когда я расставался со своей женой из-за нехватки времени на что бы то ни было. В течение долгого времени после нашего расставания в моей новой квартире находился только матрас, на котором я спал. Я не чувствовал необходимости обладания чем-либо. Там я лишь принимал душ и спал. Как известно, нет ничего более постоянного, чем временное, лишь через два года я приобрел кровать, хотя у меня по-прежнему нет шкафа, а только металлическая вешалка. А потом я привык к этой абсолютной свободе, ибо не должен был уже никого просить о разрешении поехать в Варшаву. Я не ощущаю этого ужасного страха из-за того, что поздно вернусь домой и у кого-то будут ко мне претензии, а я опять придумаю какие-то невероятные отговорки и снова солгу, что на следующий день вернусь раньше. Сегодня я соединил три жизни в одну — долгое время я вел занятия в академии в Слупске, работал над проектами на службе и писал книги. Тогда у меня действительно ни на что не было времени, но теперь дело обстоит иначе.
