Януш. Я не могу назвать ни одного явного отличия в отношении родителей к нам. Брат, думаю, тоже. Недавно мы говорили об этом и пришли к выводу, что родители одаряли нас одинаковым вниманием и одинаковой любовью. Впрочем, как это измерить? И он, и я были детьми, которые могли и умереть. Мой брат после прививки от туберкулеза, обязательной в то время, заболел воспалением мозговых оболочек. У него была какая-то аллергическая реакция на сыворотку. Но он выжил, хотя врачи предупредили родителей, что он может остаться недоразвитым. Я, в свою очередь, не был привит против туберкулеза из-за опасений родителей, но зато в возрасте шести месяцев выпал из кроватки и сильно ударился
головой об пол. Врачи считали, что у меня сотрясение мозга. И в моем случае тоже предупредили родителей, что я могу быть недоразвитым. Может, они были правы в обоих случаях. Может, мы с братом недоразвитые. Несмотря на наши степени и звания. Недоразвитость — емкое понятие, и трудно определить, что оно означает. Конечно, мы ссорились в детстве. Преимущественно из-за того, кто должен принести ведро угля из подвала или кто должен вынести золу из кафельной печки на помойку. Я предпочитал выносить золу. Мы ссорились по пустяковым причинам. Из-за золы или угля. Но не в контексте философских противоположностей. Зола ъег-5Ы5 Уголь. Ни в коем случае. В основном речь шла о ведре золы или ведре угля, а они малофилософичны.
Дорота. Брат помогал тебе в учебе?
Януш. Не помогал, потому что этого не требовалось. Учиться тогда было очень просто. По крайней мере, так мне казалось. Достаточно было не забывать чертить поля в тетради по физике, чтобы быть в порядке. Я все время забывал о них, но и без того был в порядке, так как все задачи всегда решал самый первый. Кроме того, я, пожалуй, и не хотел, чтобы мне кто-нибудь помогал. Это актуально и по сей день. Иногда я помогал ему, но только по физике. У него были проблемы с задачами. Мне же они очень нравились. Эти два поезда, отправляющиеся в путь в одно и то же время. Ты помнишь эти задачи? Представь себе, что я всегда умел рассчитать, когда поезда встретятся и в какой точке пути. Сегодня они так опаздывают, что, наверное, я ошибся бы (смеется).
Дорота. Что ты ценил в брате?
Януш. Вначале его силу. Он был самым сильным во дворе и даже во всей округе. В подростковом возрасте это, несомненно, повод для восхищения. Потом я понял, что физическая сила — вполне тривиальный атрибут. Брат это понял намного раньше, чем я. Позже он импонировал мне умом и тем, что достигает в жизни того, чего и я хочу достичь. И раньше меня. Правда, я всегда
упускал из виду тот факт, что он просто старше. Но это чувство восхищения братом было важным и мотивирующим для меня.
Дорота. Почему вы так редко видитесь теперь? Пишете ли друг другу? Вы откровенны друг с другом? Или мир и жизнь разделили вас?
Януш. Мы встречаемся не так уж часто, частоту этих встреч определяют наши занятия. У него нет повода прилетать во Франкфурт, а я приезжаю в Торунь только тогда, когда мне это позволяет время. Поэтому мы пишем и звоним друг другу. Думаю, что большинство братьев, живущих в разных городах Польши, не более близки друг с другом, чем мы. Я отлично знаю, что является сутью его жизни, а он — что является сутью моей. Ничто нас на самом деле не разделило, и уж никак не географическая отдаленность. Границы — не более чем условность, они — вопрос соглашения, притом не нашего. Однако сегодня, в эпоху Интернета и сотовой связи, это почти ничего не значит. Достаточно того, чтобы у него в Торуни и у меня во Франкфурте-на-Майне не отключили ток, а в последние годы это случается крайне редко.
Дорота. Кто был более яркой индивидуальностью? Когда ты понял, что являешься самостоятельной личностью?
Януш. Мы не сравнивали себя в этом отношении. Так я думаю, во всяком случае. Для нас индивидуальностями были наши родители. Собственную же личность я открыл, когда мой брат слишком долго занимал туалет, а мне необходимо было туда попасть. Банальная ситуация, но именно так и было. Потом я узнал, что он в этом туалете курил.
Дорота. Что делает сегодня твой брат?
Януш. Преподает химию в торуньском лицее. Он знает химию лучше, чем некоторые знают дорогу домой. Я уверен, что он заражает красотой химии многих молодых людей. Если это так, то он делает это также и от моего имени.
Дорота. Тем не менее я все более утверждаюсь в мысли, что ты одинок. Будто заперт в какой-то башне.
Януш. Порой я подвожу итоги, по разным поводам. Есть в жизни такие моменты, которые напоминают, что часики тикают, и тогда, по случаю дня рождения или Нового года например, задумываешься: а что дальше? В такие минуты я размышляю о том, что, может, действительно одиночества в моей жизни слишком много. Не случайно в моих книгах появляется мотив одиночества, мотив борьбы с одиночеством и выхода из него. Очень часто я одинок по собственному выбору и не чувствую себя покинутым — в этом принципиальная разница. Ведь многое необходимо делать именно в одиночестве, и, собственно говоря, самые важные вещи в жизни, если взглянуть на философию, на научные теории, люди придумали, будучи одинокими. Но тогда это одиночество, которое выбрано сознательно. Это всего лишь разновидность отшельничества, хотя в Соединенных Штатах отшельничество рассматривают как болезнь личности. Ей даже определили место в классификации психических заболеваний. Американцы любят классифицировать все случаи отклонения от нормы, поэтому и отшельничество оказалось в их списках. Но если у тебя нет ощущения покинутости, если одиночество носит кратковременный характер либо выбрано осознанно, то это и не одиночество вовсе. Я сам выбираю свое одиночество и заполняю его различными действиями. Это мой выбор, хотя порой мне и хотелось бы, чтобы кто-то был рядом и, пока я работаю за компьютером, мог помассировать мне плечи или при-
нести стакан чая. И чтобы я мог с кем-то поделиться своими сомнениями. Однако мой компьютер находится в бюро, так что все это маловероятно (смеется). В моей жизни нет этого кого-то. В то же время я не чувствую себя одиноким в обычном смысле слова. Одиночество -хроническая простуда души. Одинокие люди, что доказано, на самом деле часто мерзнут. Многие из них, вместо того чтобы идти к психиатру, идут к терапевту, они промерзли изнутри, и не согреть их ни одеялом, ни алкоголем. Это своего рода вирус, потому что, стоит им только найти родную душу, все болезни у них проходят в одночасье. Нынче это называется психосоматизмом. Нельзя лечить тело, позабыв о душе, и наоборот. У большинства польских врачей, к сожалению, совершенно иной подход к своим пациентам, на самом деле они их просто не интересуют. Причина — в отсутствии времени на эмпатию, и такое отношение не удивляет, если взглянуть на то, как они зарабатывают и как интенсивно вынуждены работать. Они обязаны принять определенное количество пациентов за как можно более короткое время.
Дорота. Тогда они не должны быть врачами.
Януш. На мой взгляд, твоя оценка в этом случае чересчур сурова. К сожалению, такова действительность. Не знаю точно, но, кажется, не проводилось социологических исследований, чтобы определить, сколько людей становятся врачами по призванию.
