Монтегю откашлялся.
— Ваша позиция нам ясна.
— В Интернете могут написать что угодно. Неужели не очевидно? Сетевые лгуны. Да вы на дату посмотрите — написали только вчера, а вон уже сколько комментариев. Фальшивка! Кто-то целенаправленно меня топит.
— Так или иначе, — начал Монтегю бессмысленной фразой, раздражавшей Уэнди, как никакая другая, — на наш взгляд, на время расследования вам лучше взять отпуск.
— Вряд ли.
— Прошу прощения?
— Если заставите меня уйти, я разведу такую грязь, что вы никогда не отмоете свои нарядные пиджачки. Подам в суд на компанию, на студию, на каждого из вас лично. А любимым спонсорам разошлю ссылки на блоги с рассказами о том, как вы двое… — Уэнди показала на черного и белого, — устраивали дикие оргии на офисной мебели, а она… — на азиатку, — смотрела и нахлестывала себя. Пусть и неправда, но в блоге появится. И не в одном. А с других компьютеров понапишу комментариев вроде «Монтегю любит по-жесткому». Или «с игрушками». Или «со зверушками». Защитников животных натравлю. А потом разошлю все это вашим семьям. Чуете, чем пахнет?
Они молчали.
Уэнди встала:
— Иду работать.
— Боюсь, что нет, мисс Тайнс.
В дверь вошли двое охранников в униформе.
— Вас проводят наружу. Пожалуйста, не общайтесь ни с кем из сотрудников компании, пока мы не закончим разбирательство. Любая попытка вступить в контакт с лицами, имеющими отношение к делу, будет расценена как желание повлиять на расследование. А угрозы мне и моим коллегам внесем в протокол. Благодарю за внимание.
ГЛАВА 31
Уэнди позвонила Вику, но Мэвис отказалась соединять. Ну и ладно. Пусть так.
Все полтора часа дороги до Принстона она кипела от злости и пробовала понять, что происходит. Махнуть рукой на нелепые, пустые слухи не стоило больших усилий, однако было ясно: чем бы дело ни кончилось, на карьере останется пятно, и хорошо если не вечное. За спиной шептались и прежде: каким образом не самая красивая женщина так выросла в этом бизнесе? Теперь, когда какой-то идиот оговорил ее в блоге, сплетни внезапно приобрели вес. Добро пожаловать в компьютерную эпоху.
Ладно, хватит.
Подъезжая, Уэнди вновь стала думать о деле: о вечно всплывающей связи с Принстоном и о том, как сразу четверых — Фила Тернбола, Дэна Мерсера, Стива Мичиано и Фарли Паркса — подставили в течение одного года.
Интересно кто?
Почему бы не начать с Фила Тернбола? В его случае что-то уже наклевывалось.
Она вложила в ухо гарнитуру и набрала личный номер Уина.
Удивительно, как всего в два слова можно вместить столько надменности:
— Весь внимание.
— Можно попросить тебя об одолжении?
— Можно, если чувствуешь на то моральное право.
— Этические тонкости мне теперь необычайно интересны.
— Рад слышать.
— Помнишь, я спрашивала о Филе Тернболе, которого уволили за растрату двух миллионов?
— Припоминаю.
— Давай допустим, что денег он не брал.
— Допустим.
— Тогда каким образом его могли подставить?
— Ни малейшего понятия. К чему вопрос?
— Я практически уверена: Фил ничего не крал.
— Понятно. А скажи-ка мне, почему ты «практически уверена»?
— Он сам сказал, что не виноват.
— Ну тогда само собой.
— Не только поэтому.
— Слушаю.
— Если Фил Тернбол украл два миллиона, то почему его не посадили и не потребовали вернуть деньги? Если без подробностей, то еще несколько человек — его прежние соседи по университетскому общежитию — недавно тоже попали в бредовые истории. В одном случае меня, похоже, сделали лохушкой.
Уин промолчал.
— Уин?
— Я слышу. Мне нравится слово «лохушка», а тебе? Очень верно описывает женщину, которую одурачили.
— Да, точное словечко.
Даже вздыхал он высокомерно.
— Каким образом я мог бы тебе помочь?
— Разузнай подробности. Хочу выяснить, кто подставил Фила Тернбола.
— Устроим.
Щелк.
Внезапный отбой удивил уже не так сильно; правда, ей хотелось договорить, пошутить насчет таланта Уина быстро ставить точку, но увы — трубка молчала. Уэнди подержала телефон в руках, отчасти рассчитывая на скорый ответ, однако в этот раз его не получила.
Показался дом Лоренса Черстона — галечные стены, белые ставни, розовая клумба вокруг флагштока, на нем — черное знамя с оранжевой буквой «П». О Боже. Хозяин встретил в дверях, потряс ладонь Уэнди двумя руками. Глядя на такие мясистые пунцовые лица сразу представляешь толстых котов и прокуренную комнату. Лоренс был в голубом блейзере с эмблемой Принстона на лацкане, в том же принстонском галстуке, что и на фотографии в «Фейсбуке», в наглаженных светлых брюках, сияющих мокасинах и, само собой, без носков. Выглядел он, словно этим утром ходил на занятия, а по дороге постарел лет на двадцать. Внутри дома Уэнди заметила шкаф с одеждой: дюжина таких же блейзеров и брюк.
— Добро пожаловать в мою скромную обитель. — Лоренс предложил выпить — она отказалась; поставил тарелку с тонкими сандвичами-«пальчиками» — из вежливости попробовала. А хозяин дома уже вовсю трещал о сокурсниках.
— …двое получили Пулитцеровскую премию. — С этими словами он подался вперед. — Одна из них — женщина.
— Женщина. — Уэнди заморгала, натянуто улыбаясь. — Ух ты.
— Кроме того, всемирно известный фотограф, несколько гендиректоров, само собой. Ах да, еще номинант на «Оскар». Правда, статуэтку он не получил, но тем не менее. Кое-кто в правительстве, одного взяли в «Кливленд Браунс».
[23]
Уэнди кивала как идиотка, опасаясь, что улыбка приклеится к лицу навечно.
Черстон достал газетные вырезки, снимки, выпускной альбом и список первокурсников; говорил уже о себе, о своей полной преданности альма-матер — будто хотел удивить.
Настал момент идти дальше.
Уэнди взяла фотоальбом и начала перебирать страницы в надежде найти кого-нибудь из своей принстонской пятерки. Не повезло. Черстон все бубнил. Так, пора действовать. Она открыла список первокурсников, перелистала сразу на букву «М», показала на снимок Стивена Мичиано и, не дожидаясь конца фразы, вставила:
— Смотрите-ка, доктор Мичиано!
— А? Да.
— Он лечил мою маму.
Черстона будто слегка покоробило.
