Было ясно, что беседа приблизилась к завершению.
7
— Вот так, — сказал Лэмбоун. — Пока неплохо. Он все еще на свободе.
И поблагодарил полицейского.
— А теперь, — сказал он с видом человека, предлагающего решение крайне сложной задачи, — нам остается только отыскать его.
— Да, но где?
— В этом суть проблемы.
Он направился назад к памятнику и встал рядом с Кристиной-Альбертой под сенью этого идеального символа Британской империи, статуи королевы Виктории. Оба повернулись к Мэллу, глядя на маячащую вдали арку Адмиралтейства. Оба хранили молчание. Октябрьский день был теплым и тихим, за деревьями справа еле проглядывали купола Уайтхолла, две башни Вестминстера и бурые громады домов, обретших красоту в предвечернем свете. Над деревьями вздымались две колонны — герцога Йоркского и Нельсона — и здания слева. Как раз наступило затишье в уличном движении перед часом обеда и начала театральных спектаклей, и лишь несколько такси да один-два автомобиля подчеркивали ширину улицы, предназначенной для королевских процессий. Несколько окон Адмиралтейства уже горели оранжевым огнем в лучах заходящего солнца.
— Полагаю, — сказал Лэмбоун, — он пошел туда.
Кристина-Альберта стояла, уперев руки в боки и чуть расставив ноги.
— Наверное, так.
Широкая улица уходила по прямой к далекой арке Адмиралтейства. А за этим узким просветом лежали Трафальгарская площадь, и Чаринг-Кросс, и лабиринт магистралей и улиц, расходящихся веером, все шире и шире, все дальше и дальше в голубоватые сумерки.
— Что он будет делать теперь?
— Только Богу известно. А я банкрот. Ни единой идеи.
Опять они помолчали.
— Он ушел, — сказала она, — просто взял и ушел. — И эта простая гнетущая мысль вытеснила все остальные.
Но мысли Пола Лэмбоуна были более сложными и прихотливыми. Он уловил, что оказался втянутым в серьезное приключение и призван поднапрячь силы. Его нежданно отозвали от чая и горячих лепешек вести поиски по всему Лондону слегка помешавшегося и почти незнакомого субъекта. Он хотел их вести, и вести надлежащим образом, и так, чтобы это произвело впечатление на Кристину-Альберту. И его интеллект подсказал ему, что лучше всего последовать по возможному следу это субъекта и настичь его прежде, чем он чего-нибудь натворит. Или, когда он уже начал что-то творить, чтобы вмешаться и увести его. И все это время более низменная деятельная сторона его натуры настаивала, чтобы он предоставил погоню Кристине-Альберте, а сам вернулся елико возможно прямым путем к своему глубокому креслу, чтобы погрузиться в него и все продумать. А потом отправиться обедать в лучший из своих клубов. И таким образом тихо и ловко выпутаться из этой неожиданной и неприятной передряги.
Тут он посмотрел на Кристину-Альберту и понял, что ничего этого сделать не может. Не может ее бросить. Он посмотрел на ее профиль, профиль серьезной маленькой девочки, и в нем заговорило почти материнское чувство. Она с тревожной растерянностью смотрела на голубой безграничный город, который поглотил ее папочку. Все вокруг еще купалось в золотых теплых отблесках заката, но по восточному краю небосвода уже сгущались сизые сумерки. Там и сям светящиеся желтые пятнышки указывали, что Лондон начинает освещать себя сам. Идти по этому пути одна она не может. Нелепым, абсурдным образом они оказались связаны. Желание выпутаться было рождено эгоистичной осторожностью, которая стремительно изгоняла из его жизни всякое счастье, подсовывая взамен безопасность и всяческий комфорт. И вот призыв к этому, погрузившемуся в спячку Полу Лэмбоуну восстать и действовать. Ну, пусть даже она простая чудаковатая девчонка, которую его воображение превратило в родственную душу и героиню, разве это причина, почему он не должен помочь ей в обрушившейся на нее беде?
Он принял решение.
— Назад он еще долго не вернется, — размышлял он вслух. — В такой вечер? Нет.
— Да, — согласилась она. — Но не вижу, какое это имеет отношение к тому, что мне следует делать теперь.
— Мы может остаться вместе и пойти к Трафальгарской площади. Можем поискать на набережной. Когда устанем, то пообедаем где-нибудь. Полагаю, более или менее сносно можно пообедать почти везде. А поесть нам будет надо… Быть может, это уж не такое безнадежное предприятие, как показалось вначале. Сложное, но небезнадежное. Возможности того, что он может сделать ограничены. Я хочу сказать — ограничены его же устремлениями. Не думаю, что он выберет непримечательные улицы. Его потребность… в эффектном. Гораздо более вероятно, что он будет держаться площадей и вблизи примечательных зданий. А это исключает множество улиц. И в восточном направлении он не пойдет. Еще через час Сити начнет гасить огни, запираться, расходиться по домам. И он повернет на запад.
— И у вас найдется время?
— Сегодня вечер у меня совершенно свободный. Я собирался сделать его «выходным». А эти поиски меня привлекают. Интересно выяснить, насколько верно мы можем угадать, а то и установить, как он поступит. Своеобразная тренировка для ума… Вы знаете, по-моему, мы его найдем.
Несколько секунд она стояла совершенно неподвижно.
— Вы жутко добры, что пошли со мной.
— Я пошел с одним условием: что вы не будете идти слишком быстро. Мы никогда практически вместе никуда не ходили, Кристина-Альберта, но я достаточно вас знаю и не сомневаюсь, что ходите вы чертовски быстро.
8
Кто не знает кафе «Нептун» вблизи Пиккадилли-Серкус и разнообразную публику, которая там собирается. Там вы созерцаете художников и мазилок, которые недотягивают до художников, поэтов и всего лишь писателей, натурщиц и наркоманов; студентов, изучающих искусства и медицину не лучше, чем им положено; издателей и адвокатов подшофе, большевиков и белоэмигрантов; заезжих американцев, которые заходят посмеяться и попадаются на удочку; парочку-другую студентов с Дальнего Востока, и евреев, и евреев, и евреев… и евреек. И вот туда-то примерно в половине десятого в этот вечер вошел дородный, массивный, устало величественный мужчина в сопровождении привлекательной девушки в короткой юбке, с подстриженными волосами, которая высоко и строго держала крупный, красивой формы нос. И они прошли, лавируя между столиками, в облаках табачного дыма в поисках удобного места. Из шумного смутного тумана воздвигся молодой человек с копной рыжих волос, выставил взыбленное лицо и спросил театральным шепотом:
— Вы его нашли?
— Ни единого следа, — сказал Пол Лэмбоун.
Из сигаретного дыма над столиком проглянуло лицо Фей Крам.
— И мы. Мы тоже искали.
— И здесь, и где угодно еще, разницы нет, — сказал дородный. — Где вы искали?
— Тут, — сказал Гарольд, — и около. Места встреч.
— А мы рыскали повсюду, — сказал Лэмбоун. — Мы прошагали мили… бесконечные мили. И Кристина-Альберта отказывалась подкрепить силы — мои, а не только свои собственные. Наконец я сказал: либо я сяду и поем, либо упаду и умру. Можно, мы займем эти стулья? Этот вам, Кристина-Альберта. Официант! Случай полного истощения. Нет, не мюнхенское и не пльзенское. Мне необходимо шампанское. Боллинжер четырнадцатого года сойдет, но заморозьте его, даже перезаморозьте, а к нему бутерброды — и побольше — с лососиной. Да, дюжину. А-ах!
