— Мудрое решение, — одобрил Викентьев. — Долго же ты к нему шел! Только уточняю: пусть этим займется или хотя бы даст добро нам служба безопасности Никандрова. У Никандрова и адвокаты поговорливей, и финансовых ресурсов достаточно на случай чего.
— Правильно! — окончательно решился Панов и вытащил телефон. — Сейчас же звоню Новикову и Курсакову. Пусть они между собой договариваются, а наше дело исполнять. Хотя… лучше бы поговорить с ними об этом с глазу на глаз.
— Да, это не телефонный разговор, мало ли что, — согласился Викентьев.
И тут телефон в руках у Глеба затрезвонил. Глеб послушал и весь аж засветился от радости. Звонила Юлия. Она сообщила, что у них с ее питомцами небольшой праздник. Отмечают день рождения Услады, да и Русланы заодно. Именинники, а также Брут, переживают из-за давешнего недоразумения, хотят загладить свою ошибку и некорректное поведение и приглашают Глеба к пиршественному столу. Учитывая вкусы виновниц торжества, блюда на нем не будут сплошь вегетарианские…
Сразу уехать в Малинскую у Глеба не получилось. Нельзя было выпускать из-под контроля Серого. Он мог выйти из дома в любое время, и тогда одному Викентьеву вести его будет трудновато. Пришлось звонить Горюнову, чтобы прислал дополнительно хотя бы двух-трех сотрудников для обеспечения надежного сопровождения фигуранта, если того опять понесет в метро. Ну и Панов все же рискнул позвонить в Малинскую и предупредил Новикова и Курсакова, что сегодня им необходимо обговорить некоторые вопросы. Хорошо бы встретиться всем сторонам, включая Горюнова. Когда наконец подъехали сотрудники из «Следопыта» и их ввели в курс дела, Глеб смог умчаться туда, куда влекла его сердечная привязанность и возбужденный любовью разум. Предварительно он приобрел для именинниц и Брута изысканные диетические подарки, а для их хозяйки шикарный букет алых роз. Все это Глеб упаковал в большой красивый пакет, чтобы не вызвать у обитателей никандровского особняка нездорового интереса. Но спокойно доехать до места заветного свидания Глебу не удалось.
В его подсознание опять вторглись незваные гости: античные божества и примкнувший к ним Алексис фон Малахо́вка. Явились — не запылились! На Олимпе им не сидится! Эрот, и «здравствуйте» не сказав, сразу стал прикалываться:
— Ну что, удалец-молодец, в плечах косая сажень, в мозгах одна, да и та прямая, извилина! Как прошло давешнее любовное свидание? Получил ты от девахи полное сексуальное удовлетворение или потерпел фиаско позорное? Да ладно-ладно, не красней, не пыхти и ноздри-то не раздувай! Можешь не отвечать, я и так знаю: сел ты в калошу, да еще со спущенными штанами! А все почему? Потому что моих ценных указаний не слушаешь! Я тебе как сказал? Хватай ее сразу и без разговоров — в койку! Пока шавки с котом в двери скрябались, ты бы уже отстрелялся!
— Юлия — девушка романтичная, тонкая, деликатная, нежная, прояви я такую грубость, залепит она мне по мордасам, и пойду я, утираясь, — не без основания предположил Глеб.
— Все они нежные да деликатные, а как посмотришь с Олимпа с холодным вниманием под прическу каждой, у самого волосы без всякого «Хэд энд Шолдерс» встают дыбом!
— Попрошу прекрасную Юлию не сравнивать ни со всеми вместе, ни с каждой в отдельности! Она единственная, неповторимая и несравненная! И прекратите свои инсинуации, а то я не посмотрю, что вы бог…
— Это делает вам честь, любезный кавалер, что вы вступились за честь юной девы! — вмешался в разговор Амур. — Но тем не менее пренебрегать ценными указаниями не следует! Вам какие были даны инструкции? Сначала снять с красной девицы одежды верхние, парчовые, потом нижние, кружевные, положить лебедушку белую на перину пуховую да накрыться одеялом атласным… Вы накрылись?
— Накрылся, — в сердцах буркнул Глеб, — медным тазом.
— Медным тазом — это уже перестраховка. Да и ноги из-под таза все равно будут торчать. Впрочем, что за беда для удальца, если его за голые ноги будут кусать какие-то шавки и даже… гм… в процессе? Неужели, добрый молодец, это могло охладить ваш любовный пыл?!
— Уся с Русей не кусали меня за ноги, а рвали и стягивали с меня джинсы!
— Ах вот оно что! Я не объяснил вам, что не только с лебедушки белой следует снимать одеяния парчовые верхние и кружевные исподние, но и про собственные штаны не забывать! Но это не моя вина! Гименей меня перебил! Начал по своему обыкновению нудить и не дал мне закончить мои ценные указания!
Гименей пренебрег колкостями Амура. Бог семьи и законного брака смотрел в корень проблемы и не разменивался на разные мелочи вроде не снятых своевременно джинсов и по недосмотру забытых на лебедушке белой кружевных трусиках-стрингах. Тем более он посчитал несущественным, укрывался ли добрый молодец одеялом атласным и происходило ли все действо на перине пуховой.
— Главная беда в том, что нынешняя молодежь, подстрекаемая безответственными ответственными советчиками, — Гименей бросил многозначительный разоблачительный взгляд на Амура и Эрота, — не понимает, что сегодня не трусики-стринги главное! Другое волнует меня… Где белый лимузин, весь опутанный цветными лентами, с символическими обручальными кольцами на крыше и с куклой на бампере? Где воздушный шар с невестой в белоснежной фате, плывущий по небеси к загсу? Где длинный-предлинный кортеж иномарок, ревущий клаксонами так, что все окрестные собаки в ужасе разбегаются по сторонам, а зеваки, напротив, сбегаются к месту брачного торжества? Где, наконец, свидетельство о браке с большой гербовой печатью? Вот о чем вам, благонамеренный молодой человек, следует серьезно задуматься, а не о своих неснятых джинсах сожалеть! Имей вы свидетельство с печатью, любящая законная супруга сама бы вам нежно напомнила: «Куда ты, баран, прешься в пыльных джинсах на чистую простынь? Изгваздаешь все, а мне завтра стирать?!»
Кому понравится, если тебя постоянно тычут носом в твою собственную досадную оплошность? Глеб и так уже весь внутренне кипел, а тут еще и фон Малахо́вка сунулся со своими нравоучениями:
— Я же тебя, стюдент, предупреждал: толерантность, толерантность, и еще раз толерантность!
— Что это вы мне «тыкаете»? Со мной даже боги стали разговаривать уважительно, на «вы», а вы?! — сорвал Глеб зло на Алексисе. — Присоседились к олимпийцам и тоже вообразили себя небожителем?
— Да, я пока не бог, я только учусь, — строго возразил фон Малахо́вка. — Но по прецедентному праву, принятому в стране обетованной, приюте и обители всех униженных и оскорбленных миллиардеров, куда устремлены их и всех передовых либеральных состоятельных граждан надежды, упования и состояния, куда и они сами жаждут свалить, да не все еще вычерпано, выкопано и выковыряно из родных необъятных недр, — так вот, по принятому в этой благословенной стране прецедентному праву — я богоподобен! И сейчас это докажу. Про богоподобную Фелицу из Киргиз-Кайсацкия орды слыхал? Это первый прецедент! «Царевича младого Хлора, взошедшего на ту высоку гору, где роза без шипов растет», то есть на Олимп, припоминаешь? Это второй прецедент! Я хоть и не химик, а подобно Хлору, взошел, а точнее — всплыл, прицепившись за облако, на Олимп. Теперь третий прецедент: «Вы, жадною толпой стоящие у трона…» Впрочем, это уже лишнее, вполне можно обойтись двумя прецедентами. Я и так уже стал богоподобен, как Фелица!
