— Ну все же склоняюсь к тому, что он спустился в самый низ, — сказал Кнутссон. — На всякий случай.
— И потом он, значит, звонит в дверь Линды? — спросил Бекстрём.
Становится все теплее и теплее, подумал он.
— Да, — подтвердил Кнутссон. — Заглядывает в щель ее почтового ящика и действует по полной программе. Как они всегда делают. Использует, следовательно, их обычный модус операнди.
— И тогда Линда подходит и открывает ему, — констатировал Бекстрём.
— Да, — снова подтвердил Кнутссон. — Даже если это звучит немного странно. Само собой, она могла также забыть запереть дверь, это предположение, по мнению экспертов, выглядит наиболее вероятным.
— Скорее всего, она так и сделала, поскольку нет никаких следов взлома двери, — сказал Торен. — Открыла или забыла запереть.
— Подождите, — перебил их Бекстрём. — Я хочу убедиться, правильно ли я вас понял. Значит, в три часа утра типичный домушник, самый обычный торчок со свежим следом от укола и слюной в уголках рта, приходит и звонит в дверь Линды с целью проверить, а вдруг повезло и госпожа Эриксон, чье имя стоит на дверной табличке, куда-нибудь уехала. И это в то время, как псины у ее соседки на четвертом этаже лают как сумасшедшие. Итак, наш воришка звонит в дверь. Потом заглядывает на всякий случай в почтовый ящик. А Линда, которая покинула кабак и ушла домой спать и, насколько я слышал, собиралась стать полицейским, выходит в коридор, смотрит в глазок. И что она там видит? Типичного домушника. Здорово! Я должна его впустить. Немедленно. Здесь для него найдется много чем поживиться. Только он должен пообещать снять ботинки и поставить их на полочку для обуви при входе, чтобы напрасно не пачкать пол. Примерно так или я ошибаюсь?
Ни Торен, ни Кнутссон ничего не ответили. Бекстрём поднялся, поставил поднос на тележку для грязной посуды, пошел и взял чашку кофе с приличной порцией молока и сахара, а затем отправился в свой рабочий кабинет и ругался про себя всю дорогу туда.
Когда Рогерссон и Саломонсон позвонили в дверь квартиры соседки убитой, Маргареты Эрикссон, та уже была занята. Она пригласила к себе репортера и фотографа из второй по величине вечерней газеты, которая проворонила саму сенсацию, но не оставляла надежды представить ее под новым углом. Сейчас они сидели на кухне и пили кофе.
— Поэтому для меня лучше, если бы вы смогли прийти немного позднее в течение дня, — объяснила она.
— Госпожа Эрикссон, наверное, предпочитает, чтобы мы забрали ее к себе в здание полиции? — буркнул Рогерссон с отсутствующим видом. — Мы можем прислать за вами патрульную машину. Укажите только время.
В итоге все встало на свои места, и уже через несколько минут госпожа Эрикссон сидела с Рогерссоном и Саломонсоном за тем же самым кухонным столом, который только что покинули журналисты.
— Господа, пожалуй, захотят выпить по чашке кофе? — спросила она, явно решив поправить ситуацию и продолжить в том же духе.
— Да, неплохо бы, — сказал Саломонсон угодливо и раньше, чем Рогерссон успел отклонить ее предложение.
— Ну, я понимаю, вас интересует статья в газете, — сказала госпожа Эрикссон, которая, судя по выражению ее лица, чувствовала себя не совсем комфортно. — Почему я ничего не рассказала, разговаривая с вашими коллегами, я имею в виду?
Рогерссон довольствовался кивком в ее сторону, в то время как Саломонсон был занят тем, что придвинул к себе чашку с кофе.
— Сейчас нельзя верить всему, что пишут в газетах, — сказала госпожа Эрикссон и нервно улыбнулась. — Во всяком случае, я уж точно не говорила ничего из того, что они понаписали. Единственно сказала, что проснулась среди ночи, когда залаяли мои собаки. Но остальное, о попытке проникнуть ко мне и что я якобы слышала, как кто-то убегал вниз по лестнице… этого я не говорила. Случись нечто подобное, я, конечно, позвонила бы в полицию.
— И часто ваши собаки начинают лаять, если кто-то проходит по лестнице? — поинтересовался Саломонсон.
Конечно подобное случалось, если верить их хозяйке. Порой они гавкали, когда кто-то из ее соседей приходил домой, особенно если они делали это поздно, и даже если кто-то шумел на улице. «Ужасный поляк», с кем ей, к сожалению, приходилось соседствовать, даже жаловался на сей счет в правление товарищества. Безуспешно, естественно, поскольку владелица собак председательствовала там. Но, конечно, прежде всего Пеппе проявлял особую бдительность.
— У него ужасно громкий голос, — сообщила госпожа Эрикссон гордо и погладила большого лабрадора, который положил голову ей на колени. — А малыш Пигге имеет привычку присоединяться к нему и помогает своему старшему брату.
— И что вы сделали, госпожа Эрикссон, когда собаки залаяли? — спросил Рогерссон.
Поскольку она спала и проснулась от их лая, сначала продолжала лежать в кровати и слушать. Потом скомандовала им замолчать и, так как они подчинились, поняла, что никакой опасности нет.
— Если бы кто-то находился на лестничной площадке, они не успокоились бы, стой он даже тихо как мышь, — объяснила госпожа Эрикссон.
— Собаки прекратили лаять, — констатировал Рогерссон. — Как вы поступили потом, госпожа Эрикссон?
Сначала она вышла на цыпочках в прихожую и посмотрела в глазок, но ничего не увидела и не услышала. Тогда пошла, снова легла и постепенно заснула. Вот и вся история, и она очень сожалела, что не подумала об этом раньше, когда разговаривала с полицией. Почему журналисты написали именно так, она, честно говоря, не понимала.
«Потому что ты разговаривала с ними и постаралась привлечь к себе больше внимания», — подумал Рогерссон, но промолчал. Они закончили допрос, поблагодарили за кофе и удалились. Рогерссон даже не стал напоминать о взятой с нее подписке. Каждый настоящий полицейский знал, что это всего лишь плохая шутка.
Спускаясь по лестнице, они встретили двух экспертов, которые поднимались им навстречу с целью проверить входную дверь госпожи Эрикссон, а также, возможно, и другие перспективные поверхности на наличие отпечатков пальцев.
— Если вы поторопитесь и позвоните ей, то получите кофе, сказал Саломонсон, тогда как Рогерссон лишь кивнул им и хмыкнул.
Поскольку они все равно проходили мимо, позвонили Гроссу и попытались узнать, не было ли кого-нибудь у его входной двери в ночь на пятницу. Библиотекарь отказался открывать. И через щель для почты потребовал, что они перестали его преследовать.
— Ко мне пришли журналисты. У меня свидетели в квартире. Я предупреждаю вас, господа, — сказал Гросс. — Убирайтесь немедленно.
— Вот по большому счету и все, — сообщил Рогерссон. Он поднял глаза на Бекстрёма и вздохнул.
— Что ты сам думаешь? — спросил Бекстрём.
— Баба проснулась среди ночи от лая своих собак, — сказал Рогерссон. — Когда точно, она не знает, поскольку они тявкают постоянно. Они просто сходили с ума, когда я и коллега позвонили в дверь.
