– Ну, в чем дело? – увидев меня, закричал Горынин. – Мы из-за тебя на регистрацию опоздаем! Специально машину за тобой послал…
– Ладно тебе, Николаич, – успокоил его Сергей Леонидович. – Еще время есть.
Витек заулыбался и двинулся ко мне вертляво-извиняющейся походкой собаки, сожравшей хозяйский ужин:
– Я им сказал, что без тебя не полечу. В общем, если с тобой не попрощаюсь – не полечу…
– Неужели не полетел бы? – усмехнулся я.
– Полетел бы… – сознался он. – Все-таки – Америка. С ума сойти! А ведь я, честное слово, не верил тебе, когда ты про загранку врал! Тебе чего привезти?
– Воздух свободы.
– Я серьезно!
– И я серьезно.
– Зря ты на меня обиделся! – отводя взгляд, сказал Витек. – Я же все делал, как ты говорил. Я же не виноват, что… Ну, что так получилось.
– Вестимо, – отозвался я. – Видишь, как все получилось. Как я и обещал: слава, загранка, самые лучшие женщины…
– Трансцендентально! – вздохнул Витек и глянул на «командирские» часы.
– Как часики? – спросил я. – Тикают?
– Так себе. Вот у меня электронные были с голой теткой на циферблате. Это да! Я их крановщику проиграл, когда он меня перепил. Мы тоже поспорили. Я полкружки не добрал…
– Ты просто ничего в этом не понимаешь.
– Куда нам, кудрявым!
– Ладно, ты тоже не обижайся. Рот там не разевай. Если будут вербовать, посылай всех к Леонидычу…
– Да говорили уже. Я это… Я еще спросить хотел.
– Спрашивай! Но я знаю, почему ты без меня лететь не хотел…
– Я думал, ты сам скажешь, – потупился он.
– Нет. Теперь не скажу. А вот когда эти американские хлебобулочные покровители высокой литературы обнаружат в папке чистую, как совесть дебила, бумагу – тогда…
– А если не обнаружат? – с надеждой спросил Витек.
– Обязательно обнаружат. Книга по традиции должна выйти через месяц после вручения премии… Что там начнется!..
– Жуть! Что делать?
– Ничего особенного. Когда члены делегации будут убивать тебя в роскошном нью-йоркском номере, ты посоветуй им позвонить мне в Москву. А я уж с ними как-нибудь объяснюсь. Понял?
– Амбивалентно… – задумчиво кивнул Витек.
– Ну и отлично! Мягкой тебе посадки, лауреат-обладатель! Как у тебя, кстати, с Анкой: слов хватает?
– Я… Я ее боюсь.
– И правильно делаешь – страшная женщина: мужские шкурки коллекционирует. Предсмертные желания, просьбы будут?
– Будут… Вот, передай Надюхе, – и он протянул мне мелко сложенную бумажку.
– О'кей,– сказал Патрикей! – Я сунул записку в карман. – Прощай, мой сиамский друг!
Я крепко обнял Витька и тут же оттолкнул от себя, потому что к нам уже направлялся обеспокоенный нашим долгим прощанием Горынин. Отослав Акашина к чемоданам, Николай Николаевич задержал взор на моей невеселой физиономии и решил, очевидно, подбодрить меня. Но разговор вышел странноватый.
– Не журись, хлопец! Напишешь что-нибудь стоящее – и тебе «Бейкеровку» дадут, – тепло сказал он.
– Уже пишу! – твердо ответил я.
– Ну да? – Он снова глянул на меня, но на сей раз ревниво. – Я, знаешь, тоже решил: вернусь и возьму творческий отпуск, месяца три! Нет, три не дадут – два. На роман хватит. Будет на них горбатиться! Так весь талант в справки да отчеты вбухаешь… Сюжетец у меня есть. Сила! А ты про что пишешь?
– Про жизнь…
– Да? – запереживал он. – И ты тоже?! Ну, ничего, я все равно вперед тебя успею. Мне главное – сесть. Я, когда сяду, такой злописучий – только оттаскивай!
– Завидую! – вздохнул я.
– Ты на нас не обижайся. Ну никак тебя с собой взять не могли, хоть на торжественном секретариате все отмечали твой вклад в это дело. Понимаешь, валюту за первое полугодие перерасходовали… Свиридоновы, сквалыжники, добили!
– Понимаю. Но на случай непредвиденных обстоятельств снимаю с себя всякую ответственность…
– Это ты брось! Во-первых, ответственность с советского человека только смерть может снять. А во-вторых, какие такие непредвиденные обстоятельства? Все предвидено! А если ты из-за Анки журишься, то напрасно. Радоваться надо: расписались они. Журавленке был свидетелем со стороны жениха, а Леонидыч – со стороны невесты. Свадьбу сыграем, как только вернемся… Я уже в ЦДЛ банкетный зал зарезервировал. Готовься!
Горемыкин хлопнул меня по спине и отошел в сторону.
Следующим был идеолог Журавленке. Он участливо посмотрел и произнес:
– Понимаю ваши чувства, но есть еще и общегосударственные интересы. Согласны?
– Скорее да, чем нет…
– Вот и хорошо. А я вам после возвращения позвоню. Есть очень любопытная идея насчет приветствия! Время требует серьезных корректив.
– Вы знаете, я тут за роман взялся. Боюсь…
– Бояться не надо, – успокоил он. Затем подступил и Сергей Леонидович. Он был расстроен.
– Куда катимся?.. Командировочных четыре доллара в сутки выписали! Представляешь? Это банка пива с бутербродом. И они еще хотят за такие деньги «холодную» войну выиграть! Гроб они себе с бубенчиками выиграют, а не «холодную» войну… Ты чего такой хмурый?
– Ничего.
– Ладно уж, ничего – колись!
– Обидно.
– Конечно, обидно. А мне, думаешь, не обидно было, когда я этого идиота, который Мавзолей хотел взорвать, взял, а звезду начальнику отдела бросили…
– Да я не об этом.
– Понял. А мне, думаешь, не обидно было, когда я свою с этим авангардистским шакалом застукал? Крепись. Все они одинаковые…
– Я не об этом.
– Да что ж такое?
– Скажи им, чтоб телефон мой включили!
– Вот бляхопрядильная фабрика, забыл!.. Ладно, я им из Нью-Йорка позвоню. Не серчай!
– И ты, если что, не серчай…
Последней была Анка. Она нежно поцеловала меня в щеку:
– Улыбнись! Я улыбнулся.
– Ну вот! Я же все-таки не с Чурменяевым еду!
– Это утешает…
– Не куксись. Мы же договорились: я вроде как на войну, а ты вроде как ждешь…
– Ты в плен только не сдавайся! – попросил я.
– Если что, я тебе из плена письма писать буду… Нет, я, может быть, тебе даже позвоню из Нью-Йорка…
– Вы мне обязательно позвоните!
Она посмотрела на меня удивленно, провела рукой по моей щеке и вернулась к остальным, которые уже выстроились в очередь перед стойкой для дипломатов и официальных делегаций.
