— А что, кстати, там у вас от меня требуется? — догадался спросить он Геракла.
— Пока это знает только Зевс, — отвечал ему дружок-соперник. — Но ручаюсь, что приз тебя ожидает такой, что ваша Рублевка от зависти в Гривновку превратится, а то и Тугриковку… Папашка у нас щедрый. Только смотри, чтобы Гера тебе не подкузьмила.
Он чему-то заулыбался и повернулся к Ухажерову:
— Расскажи им, студент. Навякай художественно, как я Геру обхитрил.
— Но в учебнике про ваш олимпийский период, Геракл Зевсович, сказано всего несколько слов, — развел руками Роман. — Цитирую на память: «За все свои подвиги на Земле получил Геракл в жены вечно юную богиню Гебу. И с тех пор живет с нею в сонме бессмертных богов». Точка.
— Вот беспредел и мракобесие! — ругнулся представитель божественного сонма. — Зажимают нас, простых бессмертных, умаляют заслуги, замалчивают достижения… Ну ладно, сейчас сам про себя навякаю. Хоть и не художественно, но все равно от зависти лбы об стенку расшибете.
Если верить Гераклу на слово, то на сей раз он отличился не силой, а представьте себе, смекалкой.
— Привет, сынок! — с распростертыми объятиями встретил свое любимое чадо Зевс. — Заждался я тебя. Проси у меня теперь что хошь. Любое твое желание выполню.
А рядом Гера-мачеха стоит. Вот сестрица Афина братцу и подмигивает. Не будь, мол, дураком: много даст тебе Зевс, но Гера потом со злости отнимет в два раза больше.
В этом Геракла убеждать не надо: столько на Земле по воле мачехи натерпелся, что поумнел насчет нее.
— Есть у меня одно заветное желание, — говорит, прикидываясь робким ягненком, Геракл. — Но, боюсь, вдруг уважаемая Гера возражать будет.
— Вот еще! — захорохорился сразу Зевс. — Стану я с женой советоваться! Верховный я или кто? Проси что хошь и не бойся.
— Всю жизнь Гера была мне мачехой, — начал издалека герой.
— И еще какой мачехой! — уел жену верховный. — Надо бы злее, да некуда.
— Но я знал всегда, что в душе Гера очень, очень и очень даже… добрая, — заявил вдруг пасынок.
Так прямо и сказал. Весь Олимп чуть не упал от такой сенсации. Геракл же — что значит все-таки супергерой — даже не покраснел.
— И вот теперь больше всего на свете я хочу, чтобы добрейшая Гера, — продолжает он арию ягненка, — стала мне… матерью. Мамой. Мамочкой.
Весь Олимп упал в обморок, и, пока еще не пришел в себя, Геракл успел выдать просьбу:
— О всемогущий папа Зевс, сделай, чтобы такое чудо сбылось!
— Неужто сам придумал? — не выдержал и перебил рассказчика Лука Самарыч.
— Ну где мне! — отмахнулся Геракл. — Конечно же, сеструха Афина. Во башка, да? Я как сказал Зевсу: «Сделай Геру моей мамой», — так он сразу опупел.
По словам Геракла, верховный бог даже запинаться стал. Точно так же, как преподаватель всех предметов Молекулов, когда на его урок является директриса Рогаткина.
— Сынок, ты мал-мал того, — начал запинаться папашка Зевс. — От своего героизма, видать, чокнулся. Я хоть и всемогущий, но как же Геру твоей мамой сделать? Честное божественное, не соображу!
А Гера-то, Гера довольна аж до пояса и ниже, то есть до самого педикюра на ногах.
— Небось вчера опять в быка или осла превращался? — говорит она мужу, намекая на то, что он в образе всяких скотов по девкам шастает. — Вот еще и не отошел головой.
Весь Олимп от смеха чуть не подавился. Вслух-то не заржешь, но уж очень метко Гера уела верховного. Зевс только глазами хлоп-хлоп, а возразить-то нечего: вон за ухом, да и на тунике — чужая помада.
— Слышали? Умнее верховного хочет быть! — некстати апеллирует Зевс к сонму подчиненных богов и божеств.
— Раз ты такая у нас шибко умная, — говорит он, обращаясь уже к жене, — на тебе мой скипетр и рули по шибко умному.
— Зачем мне твой скипетр? — недоумевает Гера. — Там, где муж не всемогущ, жене достаточно пальчиком пошевелить.
И манит пальчиком к себе пасынка. И смотрит на него ласково — за то, что помог грозного супруга при всех ослом выставить.
— Исполню я твое заветное желание, герой, — говорит Гера, и хитрее ее только официантки в ресторане «Москва» улыбаются. — Будешь называть меня мамой. И мамой, и мамочкой, и мамулей, и мамусиком. Но в качестве… тещи.
И дает Гераклу в жены свою любимую дочь. Вечно юную красавицу Гебу.
— Мама! — обрадовался благодарный Геракл. — Мамочка, мамуля, мамусик!
Чувства так переполняли его, что он даже и от себя словечко добавил:
— Мамо! — говорит он со слезой в голосе. — Мамо Ге ра…
— Сам придумал? — удивилась Гера.
— Нет, — честно признался Геракл. — Хохлы.
— Ну тогда станцуешь на свадьбе гопак, — повелела Ге ра.
— Браво! — закричал весь Олимп. И пошел на Олимпе пир горой…
— Браво! — заорали, выслушав байку, и колдыбанцы. Они были очень тронуты счастливым поворотом в судьбе полюбившегося им Геракла и со слезами на глазах тронулись к барной стойке.
— За Геракла Зевсовича и за олимпийский триумф Луки Самарыча! — раздался взволнованный голос из самой гущи колдыбанского коллектива.
Уже открыты бутылки, уже пляшут на радостях стаканы, уже прокашлялись седые Жигули, чтобы повторить эхом легендарное «ульк!» на высшем, олимпийском уровне. Но вдруг…
— Стоп, музыка!
Ну да, как всегда, в самый-самый момент Гераклу кажется что-то не так и не эдак. Ну что у вас там, зятек верховной богини?
— Не говори «Да здравствую!», пока еще здравствуешь, — выдал тот на-гора замысловатый афоризм, наверняка заимствованный у премудрой Афины.
— В чем дело? — удивились колдыбанцы. — Решение принято. Исполнитель назначен. Свою задачу он понимает. Стало быть, дело в шляпе.
— Да хоть в фуражке! Хоть в бабьем чепчике! — завелся Геракл вертолетом, который заставляют по воскресеньям на колдыбанской набережной за десятку катать над Волгой балованных беби и воображалистых мисс. — Хоть в белых тапочках! Лишь бы в гробу!
— В гробу? — еще больше удивились колдыбанцы. — Кто в гробу-то?
— Как то есть кто? — захлебнулся от возмущения Геракл, совсем как колдыбанский вертолет, когда взлетает над Волгой и слышит крики баловней-беби и визг барышень-воображал. — Ясно кто. Мой лучший друг и ваш лучший представитель — Лука Самарыч.
— Лука Самарыч — в гробу? — совсем удивились соратники и единомышленники колдыбанского супера.
— Ну да, — отвечал им Геракл. — Ведь бессмертие может наступить только после смерти.
— Только после смерти? — печальным эхом повторили колдыбанцы, почуяв, что суровые олимпийские правила отбрасывают их сейчас от источника истины, то бишь от барной стойки, гораздо дальше вытянутой руки, если не сказать далеко за горизонт. — Что ж вы сразу-то, Геракл Зевсович, не предупредили?
