Неужели старик начисто лишен фантазии?
– Так вы называете картину?
– Звучит, конечно, простовато, но зато описание точное.
– И что же, Хокинс выиграл? – Хью нетерпеливо подался вперед и жадно ловил каждое слово.
– Нет. – Старик задумчиво потер заросший щетиной подбородок. – Эту партию выиграл Роберт. Что тут скажешь? Договор есть договор. Возможно, он простил бы мне ставку, но все равно на следующий день я отправил ему картину. Самое тяжкое переживание с тех пор, как похоронил дорогую жену, да упокой Господь ее душу.
– Не помню, чтобы доводилось видеть портрет в Билтмор-Холле, – покачал головой Хью. – Надо будет хорошенько проверить кладовку.
– Бесполезное занятие, – снисходительно усмехнулся барон. – Роберт был влюблен в изображенную на портрете женщину. Глупо, конечно, – почти то же самое, что смертному влюбиться в Афродиту. Сказал, что заберет ее в Лондон, и пригласил навещать в любое время, когда захочется. – Чарлтон хрипло рассмеялся.
Граф тоже едва не расхохотался от радости. Редкая удача!
– А где же в таком случае второй портрет? – уточнил он.
– Не понимаю, о чем вы? – Старик вдруг багрово покраснел.
– Но минуту назад вы сказали, что картин было две. Куда делась вторая? Она все еще у вас?
– Да, – после долгого раздумья подтвердил барон. – Только надежно спрятана. – Он с подозрением оглянулся, словно в комнату мог прокрасться французский шпион. – В последнее время из дома стали пропадать вещи. Не могу рисковать самым дорогим, что у меня есть.
– И что же конкретно пропало? – От изумления у Хью округлились глаза.
– Разные небольшие вещицы. Запонки, карманные часы.
– Но ведь это крайне серьезно, – участливо заметил виконт. – Вы сообщили мировому судье?
– Нет. И не собираюсь. Роуленд говорит, что я сам их куда-то засунул и скоро они найдутся. А мировой судья решит, что я окончательно рехнулся, и, возможно, будет прав. Но, если что-нибудь случится с портретом, я не переживу, а потому храню его в безопасном месте.
– Вынести из дома картину солидного размера не так-то просто, – вступил в разговор Бенджамин. – И все равно, если хотите знать мое мнение, вы поступили абсолютно правильно. Она ведь здесь, с вами?
К счастью, барон с энтузиазмом кивнул. Слава Богу. Если считать, что старик не окончательно выжил из ума, то репутации Дафны пока ничто не угрожает.
– Скорее всего Хокинс был бы не прочь заполучить портрет, – добавил Бенджамин, нарочито сгущая краски. Хотелось выяснить, кто еще мог бы узнать Дафну. – А другие соседи видели ваши картины?
– Насколько помню, никто из посторонних в частные комнаты не заходил. Только слуги. Это не те произведения искусства, которые можно повесить в гостиной или столовой. Не готов назвать их неприличными, но дама не полностью одета. Не могу же я оскорбить чувства жены священника, если она вдруг заглянет на чай, правда?
– Ни в коем случае! – горячо поддержал Хью.
Бенджамина разговор поразил. За те пять минут, которые заняло обсуждение портрета, физическое и умственное состояние барона заметно улучшилось. Можно было подумать, что каким-то чудесным образом Дафна вышла из картины и исцелила больного.
Лорда Фоксберна терзала ревность. И мучило любопытство. Но нельзя же напрямую спросить, каким именно образом она позировала для второго портрета! Или можно?
– А как вы называете ту картину, которую храните в надежном месте?
– А! – с нежностью произнес Чарлтон. – Это «Английская красавица у зеркала».
– И вы любите ее больше, чем ту, другую? – Бенджамину было необходимо это узнать.
Старик посмотрел вдаль, словно пытался воссоздать образ в воздухе.
– Несомненно. В портрете ощущается потаенная глубина. Красавица выглядит более беззащитной и в то же время утонченной.
Бенджамин с усилием проглотил застрявший в горле комок. Все оказалось значительно хуже, чем он опасался. Ясно, что Чарлтон ни за что не согласится продать портрет. Но если старик действительно надежно спрятал драгоценность, то, может быть, это и к лучшему. Мисс Ханикот сможет без гнетущего страха разоблачения продолжить сезон и найти достойного и уважаемого супруга.
Впрочем, не исключено, что, по капризу судьбы, портрет когда-нибудь обнаружится на пыльном чердаке или в недрах платяного шкафа. Но героиня уже будет на пару десятилетий старше, и никто ее не узнает. Если же ей самой или кому-нибудь из близких людей образ покажется смутно знакомым, то все лишь посмеются над забавным совпадением. А имя самоуверенного, циничного мизантропа, который в свое время помог определить, где именно скрывается опасная улика, навсегда сотрется из памяти.
Оказывается, он Дафне совсем не нужен.
Но по крайней мере ничто не помешает сообщить ей хорошую новость. И провести вместе с английской красавицей несколько дней, прежде чем она улетит обратно в сверкающий огнями мир.
Ну, а сам он вернется в свою привычную темную пещеру. Туда, откуда не будет видно, как другой человек делит с Дафной ту счастливую жизнь, которую мог бы делить он.
Если бы вернулся с войны целым.
Глава 14
– Вот он! – радостно закричала Оливия и высунула руку из окна. – Билтмор-Холл!
– О, настоящий дворец! – восхищенно вздохнула мама и с надеждой посмотрела на Дафну, словно хотела сказать: «В один прекрасный день вся эта роскошь может стать твоей».
Да, она явно лелеяла надежду выдать младшую дочь за виконта и делала для этого все, что могла. Например, при каждом удобном случае расхваливала достойнейшего из джентльменов.
– Безупречный почерк, – восхищалась она, в третий раз за утро рассматривая приглашение, как будто верила, что форма букв отражает характер человека.
– Действительно красиво, – кивнула Дафна. – Вот только завитки в конце каждого слова наводят на мысль, что писала экономка.
– Ты так думаешь? – Маму постигло тяжкое разочарование.
– Полностью согласна с Дафной, – поддержала подругу Роуз. – Но отрадно, что виконт нашел время поставить внизу инициалы. Буква «Х» в его исполнении выглядит чрезвычайно элегантно.
Дипломатичное замечание пришлось весьма кстати и заметно ободрило приунывшую миссис Ханикот.
Лорд Билтмор обладал несомненными достоинствами – отрицать это было невозможно. Он отличался безупречными манерами истинного аристократа. К тому же был необычайно добр. И уж тем более нельзя было представить виконта целующимся на лестнице сиротского приюта.
Вот здесь-то и гнездилась главная трудность.
После злосчастного поцелуя Дафна не могла думать ни о чем другом, кроме горячих твердых губ, терпкого вкуса языка, жаркой близости сильного тела.
