Когда я заплатил свою часть ежемесячного взноса на покупки, у меня еще осталось тридцать пять тысяч, что примерно составляло тридцать пять евро, потому что в то время тысяча туманов равнялась, если не ошибаюсь, одному евро. Эти тридцать пять тысяч туманов были все в банкнотах. Тогда я первый раз вышел со стройплощадки, озираясь по сторонам, заглядывая за каждый угол, держась как можно ближе к домам, и, несмотря на страх, тайком отправился в ближайший магазин, где обменял все банкноты на монеты; так мне казалось, что у меня намного больше денег. Я нашел железную коробочку с замком, чтобы хранить деньги. По вечерам, когда работа заканчивалась, я забивался в свой уголок, открывал железную коробку с навесным замком, доставал из нее все монеты и пересчитывал их — одна, две, три, — хоть я и пересчитал их уже миллион раз. Бумажки считать легче, но зато из монет можно выстраивать башни. Это восхитительно.
Когда денег начало становиться больше — каждый месяц я получал свою зарплату, но способов потратить ее было не так уж много — и гора монет перестала помещаться в коробке, я сменил тактику. Я брал банкноты, клал их в полиэтиленовый пакет и туго перетягивал его резинкой, а затем прятал в разных местах на стройплощадке, так чтобы знал об этом только я. Заворачивал деньги тщательно, чтобы они не промокли или мыши их не погрызли.
Суфи вдруг решил уехать. Мы даже поссорились из-за этого. Не помню точно, как это получилось, помню только, что мы даже не попрощались, и я потом долго-долго переживал. А вдруг мы виделись в последний раз?
Никогда не знаешь, какое коленце выкинет жизнь в следующее мгновение.
— Я уезжаю, — сообщил он однажды вечером. — В Исфахане слишком опасно.
— И куда ты поедешь?
— В Кум.
— А почему в Кум? Чем он отличается от Исфахана?
— В Куме много афганцев. Они обрабатывают камень. Держатся вместе, и все такое.
Он хотел бросить меня. Я не мог поверить своим ушам.
— Ты не можешь уехать, — заявил я.
— Поехали со мной.
— Нет. Мне хорошо и на стройке.
— Ну тогда я один поеду.
— Кто тебе вообще рассказал эту историю про афганцев в Куме? А если это неправда?
— Парни, которые работают на стройке другой фирмы. Смотри, они даже номер телефона мне дали.
Он протянул мне листок бумаги. Зеленым фломастером на нем был написан телефон. Я попросил ручку у дяди Хамида и переписал его себе в тетрадь, которую он мне когда-то подарил, — тетрадь с черной обложкой, я записывал в нее то, что все равно мог забыть, хоть это и было записано. Это он, дядя Хамид, научил меня читать и писать намного лучше, чем раньше, когда я только приехал на стройку.
На следующее утро, когда я проснулся, то обнаружил, что Суфи нигде нет.
Я подумал, что не стоило мне засыпать. Что, возможно, ночью лучше бодрствовать, а то близкие люди могут вот так кануть в никуда.
Отсутствие человека чувствуется во множестве мелочей.
Отсутствие Суфи я чувствовал в основном по ночам, когда ворочался во сне и руки больше не наталкивались на него рядом на ковре. Его отсутствие я чувствовал и днем, в перерывах между работой: с тех пор как он уехал, я больше не бросал камешки, целясь в банки, ведра и тому подобные мишени.
Однажды вечером я вернулся с работы совсем грустный и уселся перед маленьким черно-белым телевизором, одним из тех, где антенну надо руками настраивать, так что больше времени проводишь ловя сигнал, чем смотря передачи. По какому-то из каналов шел фильм, где падали башни. Я переключил, но по другому каналу шел тот же фильм. Еще раз переключил — опять то же самое. Я позвал дядю Хамида, чтобы он мне помог, но он сказал, что это не фильм. В Америке, в Нью-Йорке, два самолета врезались в башни Всемирного торгового центра. Говорили, что это сделали афганцы. Потом говорили, что это дело рук бен Ладена и что афганцы его укрывают. Говорили, что это «Аль-Каида».
Я еще посидел немного и послушал, потом съел похлебку и отправился спать. Должно быть, это было действительно важно, то, что произошло, и теперь я знаю, что это было важно, ужасная трагедия, но в тот момент я думал, что для меня намного тяжелее жить без Суфи.
Когда у тебя нет семьи, друзья — это все.
Шло время. Секунды, минуты, часы, дни, недели. Месяцы. Тик-так, тик-так. Я хотел купить часы, чтобы придать форму течению времени, часы, которые показывали бы время и дату, которые сообщали бы мне, насколько у меня выросли волосы и пальцы, насколько я постарел.
Затем наступил особенный день — день, когда мы закончили работать в здании, потому что там уже нечего было делать: все установили, даже дверные ручки, оставалось лишь сдать квартиры хозяевам. И мы поехали работать в другое место. Два владельца строительной фирмы разделились, и я остался с тем, кто был мне более симпатичен.
Мы перебрались в пригород Исфахана, в Бахарестан. К тому времени я уже много чему научился, я уже умел перетаскивать разные грузы и делать разную другую работу, и скоро мне стали доверять обязанности, которые требовали еще большей ответственности и компетентности (так мне говорили, может, просто подшучивали надо мной), например, поднимать на верхние этажи дома на веревке строительные материалы.
Правда, несмотря на то что я становился более ловким в работе и все мне доверяли, я был все таким же маленьким. И в чем проблема? Проблема в том, что те материалы, что я поднимал на веревке, часто оказывались тяжелее меня. И тогда груз начинал опускаться, а я — подниматься. Все вокруг смеялись, и, прежде чем кто-либо приходил мне на помощь, я некоторое время кричал и бранился, кричал и бранился, не ослабляя хватки, чтобы груз не упал и не испортился по моей вине.
Но самым приятным было то, что я называл моей собственной маленькой бахарестанской революцией: я начал выходить со стройплощадки. Бахарестан, маленький пригородный поселок, таил куда меньше опасностей, чем Исфахан. Кроме того, я хорошо научился говорить на фарси
[1]
, и многие люди обращались со мной вполне любезно, особенно женщины.
Когда я видел, как они возвращаются из магазинов с сумками, полными покупок, я предлагал им поднять их по лестнице на нужный этаж. Они доверяли мне, гладили по голове, а иногда дарили сладости или что-ни-будь в этом роде. Я уже подумывал о том, не остаться ли мне здесь навсегда. А вдруг это место я смогу назвать своим домом?
