Я подумал: да ни за что в жизни! Я лучше от голода умру, чем буду читать Библию, чтобы получить еду. Так думал я в приступе гордости.
Только вскоре мой живот начал громко напоминать о себе, громче, чем гордость. Черт бы побрал эту гордость! Я погулял еще с полчаса, пытаясь сопротивляться, до тех пор, пока мне не показалось, что мне в желудок начали вкручивать штопор. Тогда я подошел, сделал вид, что читаю, стоял перед Библией на моем языке, разглядывая страницу некоторое время, достаточное, как мне показалось, чтобы служители увидели меня. Потом я вошел внутрь.
Я съел хлеб и йогурт. Как утром на завтрак.
— Вам повезло вчера вечером, — сказал мой сосед.
Джамаль пытался выклянчить у священников, или монахов, или кто они там были, еще один кусок хлеба. Я вылизывал донышко моей чашки с йогуртом.
— Почему?
— Потому что ничего не случилось.
Я перестал вылизывать.
— В каком смысле ничего?
— Полиции не было, например. Иногда приезжает полиция и избивает всех, кто попадется.
— Арестовывает?
— Нет. Только избивает. Ногами. Избивает ногами и прогоняет.
— Куда?
— Куда хочешь. Это просто чтобы сделать нашу жизнь хуже, чем она есть. Мне кажется, они для этого так делают.
— Угу.
— Но есть не только полиция, — продолжал парень.
— А кто еще?
— Взрослые. Мужчины. Которые гуляют с мальчиками.
— Где гуляют?
— Мужчины, которым нравятся мальчики.
— Серьезно?
— Серьезно.
Вечером мы с Джамалем искали самый темный и потайной угол во всем парке, чтобы устроиться как можно безопаснее, впрочем, на безопасность, если ты вынужден спать в парке, рассчитывать не приходится.
Самым невероятным событием, в котором мне довелось участвовать тем летом в Афинах, четвертым с тех пор, как я покинул дом, Наву, Афганистан, были, если произносить по-гречески, Αγωνεζ τηζ XXVIII Ολυμωιαδαζ, то есть Двадцать восьмые (ты только прислушайся!) Олимпийские игры — Athens-2004. Нам улыбнулась удача — мне и всем нелегалам, находившимся в Афинах в это время, — и заключалась она в том, что огромное количество треков, бассейнов, стадионов, спортивных комплексов и всего остального незадолго до начала соревнований было еще не достроено. В общем, в городе не хватало чернорабочих, и в такой ситуации, дабы не ударить в грязь лицом перед всем миром, даже полиция нас решила не трогать.
Время от времени мигранты становятся секретным оружием.
Я не знал, что скоро начнется Олимпиада.
Я узнал об этом после того, как пошел с другими афганскими мальчиками на маленькую площадь, где, как мне говорили, можно найти работу, и меня подобрала машина и отвезла на олимпийский стадион. Там я понял, что, если захочу, смогу работать целых два месяца, каждый день, включая субботы и воскресенья. Кроме того, работа была организована очень хорошо. Обязанности распределялись в зависимости от возраста. Я, например, должен был всего лишь держать в руках саженцы для аллей, пока другие выкапывали ямы, чтобы посадить их. Вечером тебе платили наличными сорок пять евро. Великолепная зарплата, для меня по крайней мере.
Помню, однажды ночью в парк пришел мужчина, сел рядом с Джамалем и начал неторопливо гладить его. Какой-то грек с бородкой и в пестрой рубашке. Джамаль разбудил меня, толкнув легонько ногой (мы спали рядом, чтобы охранять друг друга по очереди).
— Слушай, Эна, здесь какой-то тип меня ласкает.
— В каком смысле? — Я сразу проснулся.
— Чтоб я знал! Ласкает меня, не знаю почему.
— Он тебе мешает?
— Нет, просто ласкает. Гладит по голове.
Тогда я вспомнил, что рассказывал мне парень в столовой при православной церкви. Мы вскочили и побежали к ребятам постарше. Мужчина с бородкой пошел за нами, но, увидев, что мы стоим в компании больших ребят и показываем на него пальцем, пожал плечами и ушел.
Когда началась Олимпиада, работа кончилась. Мы проводили все утро и день, слоняясь где придется, не зная, куда пойти и чем заняться. И тогда я снова заговорил о том, что надо ехать дальше.
В Лондон, говорили все. Нужно ехать в Лондон. Или в Норвегию, если получится. Или в Италию, почему бы и нет. А если ехать в Италию, нужно попасть в Рим, а в Риме найти Остиенсе — как оказалось, это вокзал. Там есть парк, а в нем — Пирамида, около нее собираются афганцы. Кроме того, в Италии жил один мой знакомый, парень из моего селения, из Навы. Его звали Пайам. Я не знал, в каком городе он обосновался, не знал даже номера его телефона или каких-то контактов, но он точно находился в Италии, а если так, то мы могли бы пересечься. Это было маловероятно, но всякое случается.
— Я уезжаю, — сказал я однажды Джамалю. Мы стояли вместе с еще двумя ребятами и ели мороженое. — У меня остались сбережения после работы на Олимпиаде. Я могу купить билет и доехать до Коринфа или до Патр, а там попытаюсь залезть в грузовик.
— У меня есть знакомый перевозчик, он мог бы тебе помочь, — сообщил один парень.
— Правда?
— Верняк, — заявил он. — Но сначала тебе надо попробовать получить политическое убежище по причине здоровья.
— Какое еще политическое убежище по причине здоровья?
— Ты не знаешь, что ли? Есть такое место, больница, где тебя лечат, если ты болен, берут у тебя анализы, если ты думаешь, что болен. И если они найдут что-то, что не функционирует в твоем организме, они дадут тебе вид на жительство из-за болезни.
— Правда, есть такое место? Почему ты раньше не сказал?
— Ну, потому что они должны сделать тебе прививки. Не все согласятся сдавать анализы и делать прививки. Но, если ты все равно решил уехать, какая вообще разница, а?
— Ты знаешь кого-нибудь, кто получил вид на жительство таким образом? Знаешь лично?
— Я-то? Да, одного бенгальца. Ему повезло. Может, и тебе повезет.
— Отлично, давай.
— Давай что?
— Давай говори, где это. Я пойду туда.
Старый особняк с цветными окнами совершенно не походил ни на одну больницу из тех, что мне доводилось видеть. Мне следовало позвонить по домофону на третий этаж. Джамаль и остальные будут ждать меня внизу, это займет пару часов. Я позвонил. Мне открыли, ничего не спросив. Поднялся по лестнице.
Вход, пожалуй, и вправду напоминал вход в приемный покой больницы. Там не оказалось никакого окошка, ни медсестры за столиком, чтобы задать вопросы. Зато сидели в креслах четверо или пятеро мужчин, двое читали журналы, остальные смотрели по сторонам. Я тоже присел в ожидании своей очереди.
