— Ох, ты за кого меня принимаешь? Я что, маньяк?
Я сел в папину машину, и мы поехали в медицинский центр университета Сан-Диего. Папа подошел к администратору, назвал мою фамилию. Через две минуты медсестра вызвала меня и провела нас с папой в кабинет к какому-то врачу — немолодому, уже поседевшему.
— Сэм, рад вас видеть, — сказал врач, пожимая папе руку.
Они немного поболтали, рассказали друг другу пару непостижимых медицинских анекдотов (смеяться после фразы «а оказалось, даже не инфаркт»). Я, прикидываясь невозмутимым, присел на стол для осмотра. Старался не шевелиться: тонкая бумажная подстилка противно шуршала. Дожидался, пока меня заметят.
— Итак, что я для вас могу сделать, Сэм?
— У малого какая-то легкая ломота в суставах. Я подумал, вы сможете ему помочь. А то он весь исстрадался, словно это хуже геморроя. Расскажи, сын, на что ты жалуешься.
— Ну, ощущение такое, словно меня щекочут изнутри..
— О черт! Употребляй медицинские термины. Ты с врачом разговариваешь! — рявкнул папа.
Старый врач провел то же самое обследование, что и молодой, а затем обернулся к папе, словно меня вообще рядом не было.
— Думаю, загвоздка в том, что ваш мальчик довольно быстро рос, и это создало сильную нагрузку на его суставы. Теперь последствия нагрузки дают о себе знать.
— Значит, по-вашему, он рос не как нормальные люди? — переспросил папа.
— Можно сказать и так.
Наконец-то! Исчерпывающее объяснение, ничего не скажешь.
Мы попрощались с врачом и вышли. В коридоре папа шепнул мне на ухо:
— Ой, бля. Рос не как люди. Это я и сам бы мог тебе сказать. Ох уж эти врачи! Вот змеи!
Когда я впервые поселился отдельно от родителей
— Я бы сказал, что стану по тебе скучать, но тут всего десять минут езды! Так что слушай: не мотайся к нам стирать свое сраное белье — тут тебе не прачечная!
О дизайне интерьера
— Мебель выбирай, как жену: пусть создает уют и выглядит красиво, но не настолько красиво, чтобы зарились все встречные и поперечные.
Впервые увидев мою спальню в доме, который я снимал вместе с друзьями (папа заявился ко мне в гости без предупреждения)
— Что это у тебя за фреска? А, двое ебутся… Сын, позволь сказать тебе то, чего еще никто не говорил: ты, блин, не Энди Кауфман.
[11]
Такие картинки выглядят забавно в домах у знаменитых артистов. Но в данный момент эта сцена говорит мне только об одном: тут живет парень, которому бабы не дают. Не дают ни при какой погоде.
Когда мне порезали покрышки на машине
— Да не ходи ты в полицию. Там люди занятые, настоящие преступления расследуют. Тратить мои налоги на поиски какого-то раздолбая, у которого на тебя зуб? Нет уж! Перебьешься!
О том, что жить надо по средствам
— Почему ты столько денег разбазариваешь?.. Рассказывай! Дай растолкую: если ни хрена не зарабатываешь, ни хрена и не покупай.
Когда моего двадцатилетнего
[12]
приятеля оштрафовали за хранение алкоголя
— Он разревелся? Вот черт, смотри, чтобы с тобой такого никогда не случалось… Да нет, ты меня не понял! Конечно, смотри, чтобы тебя не оштрафовали, само собой. Но если заметут — главное, не реви, точно дитя малое!
Когда меня взяли на стажировку в продюсерскую фирму Квентина Тарантино
— Рожа у него — страшнее ядерной войны… Да нет же, я за тебя рад. Но если он тебе попадется, старайся не смотреть на его рожу. По крайней мере, после плотного обеда.
Когда я заинтересовался затяжными прыжками с парашютом
— Ты прыгать не станешь, я точно знаю… Сын, я тебе задницу подтирал, я тебя знаю лучше, чем ты сам себя… Ну хорошо, задницу подтирала мама, но я обычно был на подхвате.
Когда моя карьера бейсболиста закончилась из-за травмы руки
— Сын, я тебе всей душой сочувствую. Если ты разозлишься на судьбу и захочешь выпустить пар, позвони мне. Встретимся, сыгранем в гольф или еще там что-нибудь… Ах да, твоя рука! Что ж, есть и другие способы выпускать пар. Руками махать необязательно.
О сортах «Принглз»
— Чипсы под названием «Пиццалюб» я жрать не стану. Ох, бля, в английском языке даже слова такого нет. Оригиналы хреновы.
Маленькие детки — маленькие бедки, большие детки — большие бедки
— Тебя зарежут как порося, обоссут твой труп и скажут «Добро пожаловать в Мексику!»
На третьем курсе я переселился из родительского дома в коттедж с тремя спальнями в Пасифик-Бич, пригороде Сан-Диего. Дом мы снимали втроем: я, мой лучший друг Дэн и одна наша общая приятельница.
До моего нового жилища было всего десять минут езды. Но папа повел себя так, словно я перебрался куда-нибудь в Швецию, никак не ближе. Заявил, что в гости заходить не станет. Ни за что. Даже на аркане не затащишь.
Однажды я решился спросить:
— А хочешь посмотреть, как я живу?
— Не желаю знать, что там у вас творится, — отрезал он.
— Пап, да мы ничего дурного не делаем.
— Ты меня не понял. Мне все равно, что там у вас творится. Это называется «апатия». Посмотри в словаре.
Да, я жил отдельно, но раз в неделю все равно появлялся дома, чтобы постирать белье, обчистить холодильник и попользоваться на халяву всем, чем успевал за время побывки.
— Врываешься, когда тебе на ум взбредет, прикарманиваешь все что приглянется. Засранец! Можно подумать, ты эсэсовец, бля, а я в нацистской Германии живу! — сказал папа однажды.
И основания у него были: только-только он намазал бейгл творожным сыром, вышел на минутку в сад полить розы и, вернувшись, увидел, что я его бейгл доедаю.
Но я всегда чувствовал: папа рад меня видеть, хотя ни за что в этом не сознается. Обычно я приезжал вечером, когда он возвращался с работы, и мы беседовали по душам о том, что происходило в нашей жизни. Впервые у меня появилось ощущение, что я общаюсь с папой на равных, как взрослый. Мы постепенно сближались, становились добрыми друзьями. Однажды в конце июня, когда он попросил меня в пятницу помочь ему с одной затеей в саду, я осознал: барьеры, разделяющие нас, почти рухнули.
— В пятницу приходи в четыре. И не опаздывай: не хочу дотемна копаться. Потом съездим поужинаем: я угощаю.
