Жунас открыл собрание. Капитан Правдин взял слово и, напомнив об агрессивной политике США, только и мечтающих уничтожить Советский Союз, проехал по Афанасьеву танком: сравнил его с теми предателями, что сотрудничали во время Великой Отечественной войны с немцами. Следом за ним выступил командир взвода, в котором служил Афанасьев. Он потребовал вымести Афанасьева из рядов комсомола поганой метлой. Старшина Кутнер говорил до того по-необычному тихо — половины его слов до задних рядов не долетало. Но все же требование исключить Афанасьева из комсомола он огласил вполне внятно. Потом пошли выступления всех остальных. И все как один требовали избавить комсомол от Афанасьева. Майор Портнов сидел в первом ряду, молчал — словно его и не было на собрании. Самому Афанасьеву, несмотря на то, что он то и дело тянул вверх руку, слово представлено не было. Жунас, видел Лёнчик, всякий раз хотел это сделать, вопросительно смотрел на замполита рядом, но всякий раз замполит отвечал Жунасу отказом. Лёнчик тоже тянул вверх руку, даже подавал голос, требуя дать ему слово — предложить объявить Афанасьеву выговор, чтобы у собрания был выбор, — но его руки Жунас будто не видел и будто его не слышал.
Собрание катилось вперед предуготовленным путем, Афанасьева могло спасти лишь голосование.
И, как то было в начале собрания, прежде чем Жунас предложил роте голосовать, капитан Правдин, вновь ощупывая всех перед собой одного за другим требующе-неумолимым взглядом, снова взял слово и призвал проголосовать, исходя из требований обороноспособности страны, а не из дружеских отношений, к тем же, кто дружеское поставит выше государственного, командование подразделения вынуждено будет соответственным образом присмотреться.
— Итак, — унылым механическим голосом проговорил Жунас, — поступило только одно предложение: исключить рядового Афанасьева из комсомола. Ставлю предложение на голосование. Кто «за», прошу поднять руки.
Руки поднимались вяло, с откровенною неохотой, но поднимались, их становилось все больше, через десяток секунд перед Лёнчиком стоял сплошной частокол. Он с ужасом смотрел на него: это было то самое, про что говорят «лес рук». Это было не большинство, это, кажется, были все до последнего человека. Осталось только поднять руку ему.
— Похоже, единогласно, — поднявшись в рост и изучающе оглядев Ленинскую комнату, проговорил Жунас. В голосе его прозвучало облегчение. — Прошу опустить руки.
Ощетинившаяся лесом рук Ленинская комната тотчас обезлесела.
— Кто «против», — подсказал Жунасу капитан Правдин.
— Кто «против», прошу поднять руки, — послушно повторил за Правдиным Жунас.
Мгновение, пока Лёнчик преодолевал себя, почудилось ему длиной со всю его прежнюю службу. Оно длилось, длилось и не могло кончиться. Страх, высасывая из него волю, свистел под ложечкой смертельной воронкой. Афанасьеву каюк, уже не помочь, повелительно говорил страх, поднимать руку бессмысленно. Бессмысленно, не помочь, не смей!
Лёнчик не заметил, как рука у него оказалась поднята. Вот еще не была — и вот уже была вскинута.
Возвышавшийся над столом Жунас смотрел на него с ужасом.
— Ты… что? — заикаясь, выговорил он. — Опусти руку. Мы уже проголосовали. Сейчас «против».
— Я «против» и есть, — сказал Лёнчик.
Вся Ленинская комната обернулась к нему, словно по команде. Одни стриженые затылки до этого, и взамен их — одни лица. И с первого ряда обернулись все офицеры, обернулся майор Портнов.
— Ты… «против»? — словно не веря, опять заикнувшись, переспросил Жунас.
— Вы уверены, младший сержант Поспелов, что вы «против»? — пришел на помощь Жунасу капитан Правдин.
— Так точно! — почему-то по-уставному, словно это было не комсомольское собрание, а ротное построение, и он вызван перед строем, ответил Лёнчик.
— Но вы же только что голосовали «за»! — голос замполита так и светился проницательностью.
— Я не голосовал «за», — сказал Лёнчик.
— Но я же видел!
— Это вы не меня видели. Я не голосовал «за».
Капитан Правдин уже раскрыл рот, намереваясь продолжить их препирательство, майор Портнов остановил своего зама.
— Опускайте руку, младший сержант Поспелов, — свивая губы в крученую жесткую бечевку, сказал он, — что вы ее все держите. Устанете. Младший сержант Поспелов проголосовал «против», — разворачиваясь к столу, за которым сидели Жунас с капитаном Правдиным, проговорил он. — Хочет «против», пусть будет «против».
— Что ты наделал, что ты наделал, — как заведенный, с отчаянием приговаривал Жунас четверть часа спустя, когда собрание было завершено, и они шли в сержантской шеренге впереди строя обратно на дежурство в техздание. — Афанасьеву не помог, его все равно исключили, а какую жизнь тебе Портнов теперь устроит!
— Не помог. Исключили, — вызмеивая губы в своей неизменной усмешке, вторил Жунасу шагавший рядом Жёлудев. — А Портнов тебе теперь устроит. За милую душу.
— Ну и хрен с ним, пусть устраивает! — с бравостью выругался Лёнчик.
Но внутри в нем никакой бравости не было. Внутри было так — хоть вешайся.
13
— Так это я тебе обязан своим приглашением сюда?
— Только без патетики. Не люблю патетику. — Хитровато смеющиеся глаза Жёлудева так и играют, эта же усмешка сквозит в голосе, рождая ощущение некой каверзы, что можно ожидать от него. — Хотя, конечно, ваша группа приглашена по моей рекомендации.
«Ваша группа», невольно отмечаю я для себя. Но то, что я больше не связан с нею, совершенно не важно для Жёлудева, и я ничего об этом не говорю.
— Ты, получается, ее поклонник?
— Упаси боже! — восклицает Жёлудев. — Моя б воля, я бы предпочел Вертинского. «Тихо тянутся сонные дроги…» А? Божественно! Кстати, мне всегда казалось, Окуджава весь, как из яйца, из Вертинского. Не находишь?
Я, снова невольно, отмечаю остроту наблюдения. Никогда не задумывался об этом. Но даже если и так. Как взрослая птица, Булат не походил на своего родителя совершенно.
— Но даже если и так, — говорю я вслух, — что из того?
— Ничего, — пожимает он плечами. — Просто спросил. Вот Окуджаву бы я тоже предпочел. Ты был с ним знаком?
— Был, — коротко отвечаю я. Рассказывать о Булате мне совсем не хочется. Мне хочется вытянуть побольше всяких сведений из моего бывшего армейского товарища — чтобы понять, какое сцепление обстоятельств свело нас спустя столько лет. — Но если ты не поклонник группы, почему ты ее рекомендовал?
— А не догадываешься?
Хитро-усмешливый взгляд Жёлудев а обещает такую каверзу, что у меня от потрясения должна отвалиться челюсть.
— Из-за меня, что ли? — через паузу, отнюдь не уверенно спрашиваю я.
— Вот именно. Из-за кого же еще, — подтверждает Жёлудев.
