– Почему я так уверена? – переспросила жена, прежде чем ответить на вопрос В. – Потому что он такой человек. Он просто не сможет отказать. Это противоречит его взглядам.
– Вот так прямо никому не отказывает? – усомнился В. – Это к нему каждый встречный-поперечный будет со своими просьбами лезть.
– А и лезут! – горячо ответствовала жена. – Нет, не всякий встречный-поперечный, конечно, – поспешила поправиться она. – Я имею в виду, кто учился у него, у кого с ним отношения… А ты что, что-то имеешь против?
Нет, В. ничего не имел против того, чтобы обратиться к ее гуру. Он был готов ухватиться за любую соломинку. Кто знает, вдруг этот гуру, так помогший со своей древнеиндусской мудростью жене, окажется как раз той соломинкой, которая не даст утопнуть?
– Звони, – сказал он. – Проси о встрече. Сможет встретиться немедленно – отлично. В двенадцать ночи – тоже нормально. И в два часа ночи нормально, и в три, и в четыре. Но уж не позже, чем завтра утром. Где только эта фотография? – вспомнил он.
– Ой, забудь ты о фотографии, – прервала его жена. – Все и без нее уладится. Уверена.
Возможно, ее уверенность была не более чем психотерапевтическим приемом. Но если и так, произнесенные слова рождали в ответ чувство спокойствия и отстранения – словно все, что происходило, происходило не с ним, во всяком случае, не по-настоящему, не всерьез.
Ведя этот разговор, они оставили между тем прихожую, переместились в комнату и, не сговариваясь, один за другим проследовали к распахнутому окну. Приближающийся с бесстрастной неотвратимостью закат уже укрощал дневной ад, с улицы явственно веяло раем подступающей ночной прохлады, и, как подсолнух следует своей головкой за солнцем, так неосознанно жаждала отрады рая и плоть.
– Забыл о фотографии, – ответил В. на требование жены. – Звони, – понукнул он ее. – Звони не откладывая. Прямо сейчас.
“Домой! Кому говорю, домой!” – звал на улице женский голос ребенка. “Еще пять минут! Пожалуйста!” – звеня на весь двор, отвечал женщине детский голос. Втиснутый в автомобильный мотор, табун лошадей прохрапел по двору вдоль дома. Продзинькал с сиплой хрипотцой велосипедный звонок. Заорал благим матом и смолк, как обрезанный, пьяный мужской голос. Вечерний город жил своей каждодневной обычной жизнью.
12
Восточноскулый гуру жены смог принять их только назавтра. И не с утра. А лишь после полудня, в час сорок пять дня. Вот с такой точностью: в два часа без четверти. Словно по записи к врачу. Пятнадцать минут – и следующий пациент, медсестра, выпишите рецепт, следующий, следующий! Впрочем, жена, сообщив В. о времени встречи, сочла необходимым добавить, что на самом деле гуру совсем не формалист, понадобится – перевернет все свое расписание вверх дном, полностью предоставит себя в твое распоряжение.
Утром на завод В. не поехал. Вчера дарованная ему директором по связям привилегия казалась чем-то бесстыдным, сегодня он воспользовался ею без раздумий. Невозможно было идти на работу, когда над головой раскачивался подвешенный бородачом дамоклов меч.
Жена у себя на работе отпросилась. Легко сказать – отпросилась. В. слышал, как ее начальник орал в трубке, чтобы она сей же миг вылетала на работу, а не вылетит на работу, то вылетит с нее, но жена все же вышла из этой схватки кролика и удава победителем. Спасибо тебе, благодарно обнял ее В., когда она закончила разговор. За что спасибо, сказала она, пожимая под его рукой плечами и глядя на него снизу вверх с горячей чувственной преданностью. Муж мне важнее всякой работы. Я выбираю мужа.
Офис у гуру был не то что уфологический центр коллеги, осиливший всего лишь обшарпанный подвал. Офис гуру так и дышал респектабельной успешностью, распространял вокруг себя аромат устроенности и благополучия. Он занимал выразительный двухэтажный дворянский особняк полуторавековой давности, тщательно отреставрированный, освеженный, обновленный. Широкое гранитное крыльцо вело к широким дубовым дверям парадного входа, в стену рядом с дверью вмонтировано переговорное устройство, сыто поблескивающее желтым металлом отделки, внутри сидел перед монитором охранник, внимательно вглядывался в лица звонящих, неоднократно сверял прозвучавшее в динамике имя со списком – просто так, с улицы, не попасть. И внутри все тоже было нарядно, парадно, с щегольством – отделка, интерьер, обстановка, с ходу понятно, что хозяин офиса относится к себе с исключительной серьезностью, уважает и любит себя и требует ответного чувства от мира.
– Я ему кратко все объяснила, но, наверное, тебе потребуется что-то добавить, уточнить, – решила жена напомнить В., пока они поднимались по лестнице на второй этаж, где располагалась студия гуру. Не кабинет у него был, просветила В. жена еще раньше, – студия. Как у художника.
В. молча покивал: да-да, конечно, уточню. Он все утро проигрывал в себе, как вести разговор с этим гуру, какой тон взять, – и все как-то нелепо выходило, глупо, жалким щенком перед большой, уверенной в себе псиной ощущал он себя, прокручивая в сознании предстоящую встречу. С коллегой вчера, когда звонил и шел к нему, все было ясно, а с этим гуру – сплошной туман.
Гуру, в белой шелковой рубахе до колен, в белых просторных шелковых штанах, встретил В. с женой у двери в студию. Не просто встретил, а раскинув широко руки, как для объятия, будто и В. был его добрым знакомцем, учеником, или уж, во всяком случае, показывая этим жестом, что жизненный спутник его ученицы также имеет право на его благорасположение. Но в неулыбчивом лице гуру, в его неторопливых обстоятельных движениях была та самая исключительная серьезность, любовная уважительность к себе, что так сочно и живо проглядывала в облике его офиса-особняка.
– Прошу к нашему шалашу! – произнес гуру. Его как бы изготовившиеся к объятию руки с плавной неспешностью сместились в сторону и с подкрепляющим поворотом корпуса указали на дверь студии за спиной. Колыхнулась смоляная грива его волос, завесила щеку и расходящимся театральным занавесом устремилась обратно. – Добрым людям в этом шалаше всегда рады. Добро пожаловать!
– Здравствуйте, учитель. Спасибо, что согласились принять. – Жена В., обращаясь к гуру, вся так и потянулась вверх, затрепетала – ну, запаленная свечечка на сквозняке. Странное, неприятное чувство опахнуло В.: пусть этот гривоволосый был ее учителем, но невероятно унизительно стать свидетелем столь благоговейного отношения твоей жены к другому мужчине.
– Здравствуйте, – сдержанно поклонился В. гуру.
– Прошу, прошу! – снова повел гуру руками, указывая на дверь в студию. Легкий среднеазиатский акцент проскальзывал в его речи – как оттиск его восточного происхождения, что так отчетливо было явлено в лице.
Студия занимала помещение, которое из-за его просторности можно было бы назвать залом. Высокие окна наглухо задрапированы тяжелыми, не позволяющими пробиться внутрь уличному свету шторами, свет давали многочисленные настенные светильники, направленные на потолок, все это рождало ощущение: внешнего мира нет, весь мир тут, сжат до пределов зала – вся земля с ее континентами и океанами, вся Вселенная… Устремлялись вверх, едва не доставая верхушками своих конусов до потолка, брызжущие яркими радужными цветами модели священных будийских ступ, на резных, инкрустированных желтым металлом столах и столиках с гнутыми ножками во множестве толклись статуи и статуэтки индусских богов, лежало на полу несколько больших и маленьких матов для медитирования, к стенам притулилось несколько дощатых, ничем не застеленных топчанов, впрочем, как и столы, с затейливо гнутыми ножками и богатой резьбой на боковых досках. А жена, непрошено отметило сознание В., когда он оглядывал студию, бывала здесь и прежде, видела это все.
