В. сбросил газ, нажал на тормоз и огляделся. Дорога привела его не просто в тупик, а к храму. Увалистая, похожая на каменный сундук с куполами, двухэтажная белостенная церковь зияла выдвинутой вперед распахнутой дверью, словно раскрывшая ладонь в ожидании подаяния нищенка.
Сила, повлекшая В. выбраться из машины, была, казалось, вне его, а не в нем. Внутри в церкви оказалось совсем не так темно, как мнилось с залитой жарким полдневным солнцем улицы. Освещенные падавшим из окна где-то под потолком веселым рассеянным светом прохладные ступени вели вверх. Марш, другой – и В. оказался в просторном безлюдном притворе. Стояла пегая лаково-коричневая конторка, на ней такой же пегий деревянный ящичек, набитый разграфленными длинными листками бумаги, “За здравие” и “За упокой” было написано на листках. Теснились шаткие стеллажи с рядами духовных книг, стойкой ресепшена широко разметнулся поблескивающий стеклом плоской витрины с иконами и крестами высокий прилавок, за которым, едва виднеясь макушкой головы в аккуратном белом платочке, бабочкой-капустницей сидела выцветшая чистая старушка, перекладывала из одного полотняного мешка в другой просфоры. “Что вам?” – с немым вопросом в выцветших глазах подняла она взгляд на В.
В. осознал: он не знает, что ему нужно. Вошел, поднялся… зачем? Хотя нет, понял он следом. Ему нужно здесь то же, за чем приходил к коллеге в его подвал. За чем к гуру жены в его особняк. Только если туда он приходил за конкретной помощью, то здесь он ни на что конкретное не рассчитывал. И туда он пришел своим выбором, сюда его привело.
– Кто-нибудь из священнослужителей есть? – спросил он.
– Батюшка-то? – отозвалась бабочка-капустница.
– Батюшка-батюшка, – подтвердил В.
Бабочка-капустница заволновалась в своем гнезде: привстала, поднялась в рост, оказавшись немногим выше прилавка, и вся потянулась куда-то за спину В. Она хотела услужить В., наилучшим образом разрешить его проблему, к которой, хотя и не ведала, что за проблема, вот так неожиданно оказалась причастна. В. невольно оглянулся. Притвор был пуст, воздух прозрачен.
– Отец настоятель в храме там. Посмотрите, кажется, еще не ушел, – разрешилось наконец ее волнение словами.
– Там, в храме… где? – В. удивился, куда его направляет заботливая капустница. Он полагал, что и без того в храме.
Пришлось просвещаться, что притвор – не храм, а собственно храм – это та центральная часть здания, где и проводятся службы, и оказалось, что вход в эту центральную часть как раз у него за спиной, с другой стороны лестницы, – вот почему капустница так заглядывала ему за спину.
– Креститься хотите? – с радостью соучастия, проникновенно заглянула капустница теперь ему в глаза.
– Да был когда-то в детстве крещен, – отозвался В. Нет же, не ради беседы с этой добросердечной капустницей влекло его сюда через полгорода.
– Ну вот поспешите, поспешите, а то закончилась служба, уйдет, – напутствовала его капустница.
Батюшка и в самом деле уходил. В. столкнулся с ним у самого входа в молельное пространство, и если бы не предупреждение капустницы, то упустил бы, не опознав в нем священника: батюшка был одет точно так, как сам В., в светлых летних брюках и легкой рубашке с коротким рукавом, только обильная седая борода и выдавала род его занятий. Он спешил и, мельком, без интереса глянув на В., собирался пронестись мимо, – В. заступил ему дорогу.
– Вы настоятель, я не ошибаюсь? – Некрасивым выкриком у него это вышло, лихорадочно, дерганно.
Батюшка, хотя на лице его и во всех движениях выразилось неудовольствие, остановился.
– Да-да, я, – откровенно против желания ответил он.
– Мне требуется поговорить с вами, – сказал В.
– Это срочно? – Не хотелось, нет, не хотелось отцу настоятелю останавливаться на всем бегу и разводить турусы с незнакомым человеком. – Давайте позднее. Я часа через три вернусь, и перед службой, да? – Он ласково улыбнулся, ступил в сторону, собираясь уже бежать дальше, считая, что дело решено.
– Нет, мне нужно сейчас. – В. не мог откладывать разговора. Что там еще случится за три часа. – Я надеюсь, что ненадолго вас задержу.
– Слушаю вас, – словно вздохнув, произнес отец настоятель, делая шаг обратно к В. – Только в самом деле недолго.
Но как это все, чтобы не бестолково, с чего начать, какими словами, смятенным вихрем взвилось в В.
– Мне бы хотелось знать… – начал он. Нет, не то. – Видите ли, я… – При чем здесь “видите ли”, возопил он про себя.
Священник нетерпеливо, однако с профессиональной выдержкой взирал на него. Надо полагать, косноязычие исповедников было ему вполне привычно. Только В. намеревался не исповедоваться.
– Вы, наверное, слышали об этом случае на Запрудном, – приступил В. к своему объяснению заново. Кажется, так было более верно. – Человек по воде… яко посуху. По телевизору еще все показывали.
– А, да-да, слышал, – священник оживился. – Прихожанка одна моя как раз там была, рассказывала. По телевизору тоже видел. И что?
– Мне нужно знать, как церковь относится ко всему этому, – поторопился ответить В. – Как вы конкретно?
– Никак, – священник равнодушно пожал плечами.
– Никак? – В. почувствовал, что вновь теряет обретенную было устойчивость и его сейчас опять понесет в косноязычие. – Почему же?
– А почему церковь должна к этому как-то особенно относиться? – На этот раз священник не пожимал плечами, но было ощущение, что пожал.
– Как же… – Не ожидал, никак не ожидал В. подобного развития разговора. – Вы все же сталкиваетесь с такими вещами.
– Впервые в жизни, – с прежней короткостью ответствовал священник. Но, видимо, потерянное лицо В. заставило его ощутить неловкость. – А почему это вас так волнует? – спросил он.
Дышащая холодной мглой бездонная пропасть зияла у ног. В. зажмурился – и так, с крепко смеженными веками, ступил вперед.
– Да это я и есть тот, кто по воде, – сказал он, внезапно охрипнув.
Впервые за время, что они разговаривали, в глазах священника возник интерес.
– А, вон что, – проговорил он. – Понятно теперь. И вы этим обескуражены. Еще бы. Кто бы ни был.
– Я не обескуражен! – воскликнул В. – У меня вся жизнь рухнула. Жил и… нет жизни! Я теперь все равно как в пустыне.
– Странно было бы, если бы по-другому, – отозвался священник.
В. летел, летел в клубящуюся холодной мглой пропасть, и не было ей дна.
– И еще я, судя по всему, – все так же охрипшим голосом сказал он, – могу исцелять. И вижу прошлое. И удаленное на расстояние. Ни с того ни с сего все это… Вдруг. Что это все значит, может церковь мне объяснить?
Священник внимал ему, как если бы В. повествовал о чем-то если и не обыденном, происходящем сплошь и рядом, то все же отнюдь не сверхестественном, и что-то снисходительное сквозило в том интересе, что было загорелся в его глазах, когда В. открылся. Словно В. открылся в какой-то несущественной болячке, в не стоящем особого внимания проступке.
