На пороге стоял человек – я рот открыл от изумления. Похож на одного замечательного поэта, который не так давно умер. Я даже решил, что он воскрес и пришел, с хитрецой в глазах, слегка глумливый, бритоголовый, чуть-чуть покашливающий, мне его недостает – и он пришел.
– Здравствуйте! – начал он почти восторженным голосом. – Позвольте вам передать приглашение!
Мы всегда были с ним на «вы». Красивый необычный конверт.
– Кто вы?
– Курьер. Из посольства.
– Не врете?
– Честное слово!
Он говорил по-русски безукоризненно, но в четкости его дикции было что-то нерусское. Я обознался?
– Вы пишете стихи?
– Пишу.
– Откуда у вас акцент?
– Оттуда.
С недобритым лицом, полуголый, я взял конверт, на котором был незнакомый мне герб.
– Это что за страна?
– Акимуды! – воскликнул странный курьер.
– Не понял, – слегка поморщился я.
– Акимуды! – повторил курьер.
– Это розыгрыш? – Я чуть было не назвал его по имени-отчеству.
– Это, – сказал курьер, – великая божественная страна. Наш Посол вас ждет. Распишитесь.
– А где она находится? – расписался я в получении.
– Посол вам все расскажет. До свидания. – Курьер широко улыбнулся и пошел, прихрамывая, вниз по лестнице.
Я оставил конверт в коридоре, вернулся в ванную и стал добриваться. Это что за Акимуды? Я бросился к двери, открыл, закричал в пролет лестницы:
– Я скучаю по вам! Скучаю!
Мой сосед Алексей с нижнего этажа, куря свою обычную сигару у окна между нашими этажами, хотел было что-то сказать, но вместо этого бросился к своей двери. Я заперся, потянулся к айфону, нашел в списке Лядова:
– Слушай, тебя случайно не пригласили на прием в посольство хрен знает какой страны? У нее непривычное название: Акимуды.
– Такой страны нет, – авторитетно сказал академик.
– Как нет, если они меня пригласили, – сказал я.
– Может, Бермуды? – засомневался в трубке Лядов. – Хотя это тоже не страна… А может, ты перепутал: это название ресторана? Я знаю узбекский ресторан, который называется «Всемхана».
– Чем там кормят?
– Нормальная еда. Неужели ты ходишь еще по посольствам? Потеря времени. Я хожу туда только в том случае, когда мне вручают орден.
– Сколько же у тебя иностранных орденов?
– Да наберется… – лениво сказал Лядов. – Ты когда приедешь ко мне на дачу? Приезжай после съемок. Соня сделает баранью ногу. Есть дивное французское вино.
Я привез.
– Давай в субботу, – сказал я.
Я отложил телефон и стал старательно бриться, но звонки мешали. Зазывали на разные голоса на выставки, фильмы, презентации. Они всегда звонят в это время, после одиннадцати. Я отвечал ласково, но потом озверел, они заманивали, а я огрызался, мне стало стыдно, захотелось не брать трубку, но могли звонить с денежными предложениями, и я снова брал трубку мокрой рукой. Меня бесила моя знаменитость и то, что я не могу без нее обходиться. Меня бесило, когда меня узнавали на улице, здоровались, заглядывали в глаза, но я недоумевал, когда меня не узнавали. Нет, сегодня мне не дадут выбраться из ванной! Звонила продюсер: не проспал ли я съемку? Звонил шеф-редактор с тем же вопросом. Раздался мягкий звонок в дверь.
На этот раз – стилист. Он стоял в слишком короткой черной курточке – сразу видно, что голубой. Я впустил его в квартиру и пошел добриваться. Он ждал меня в «попугайской» комнате перед зеркалом.
– Какой у вас классный халат! – воскликнул Жора, когда я вошел в комнату в кимоно.
– Хакамада подарила.
Он многозначительно поднял брови. Я сел на черный стул перед зеркалом, закинул ногу на ногу, дал укутать себя в белую простынку и понял: пипец. Я бросаюсь в парикмахера именем Хакамады – он многозначительно поднимает брови!
– Простите, я сказал глупость!
– Пожалуйста, не называйте меня на «вы», – обиженно взмолился Жора. – Мы же договорились в последний раз.
– Ой, прости!
Все, сказал я себе, начинаю праведную жизнь. По посольствам не хожу. Откуда взялись эти Акимуды?
– Ты случайно не знаешь… – начал я и вдруг почувствовал, что успокаиваюсь, потому что я всегда успокаиваюсь, когда меня стригут, а Жора стрижет хорошо, вон как нежно щелкают ножницы за ухом. Я зажмурился. – Наверно, это остров, – сказал я. – Такой красивый тропический остров.
– Какой остров? – спросил мастер.
Я посмотрел недовольно в зеркало на свое лицо. Сколько лет я смотрю на себя в зеркало, когда меня стригут! Всю жизнь! Сначала меня стригли непонятно кто, потом долгое время меня стриг Толя из гостиницы «Пекин», он и сейчас стрижет моего брата, потом не помню кто, а вот теперь появился Жора, из «стакана», как он называет Останкино, но его оттуда выгнали. Боже, почему мне неприятно смотреть на свое лицо? Почему мне противно видеть свою рожу в телевизоре? Я никогда не смотрю, отворачиваюсь, ну, почти никогда, я боюсь: из ящика лезут все мои недостатки. Интересно, на каком языке говорят на этих Акимудах? Пойду. Там, наверное, кормят каракатицами, там повар креол, как в песне, и глазки у меня маленькие, еще не проснувшиеся с утра.
– А чего тебя выгнали?
– Интриги.
Ну да, подумал я, ты же пидор. Интриги.
– А вы мне поможете с работой? У вас же связи.
Он аккуратно наклоняет мне голову, стрижет затылок.
– Я спрошу. Принеси мне воды с кухни.
Он уходит на кухню, он очень услужливый, снова звонит телефон, в ресторан приглашают, живот нагуливать, я пью воду, он почтительно стоит в стороне, забирает стакан, он стрижет мне уши, у меня на них растут волосы, как у этой жирной писательницы. Я смотрю на себя в зеркало. Мудак. Он работает над моей головой, я медленно молодею, я всегда молодею, когда меня стригут.
Звонит Лядов:
– Мой помощник звонил в МИД, но там почему-то отказались давать информацию про твои Акимуды по телефону. Сказали, если мне лично надо, то пусть я сам позвоню. Я не стал звонить, но если хочешь…
– Да ну их! Я не пойду! Ходить еще по всяким Акимудам!
Лядов отключается. Какой-то писклявый голос зовет меня на выставку Кулика. На Винзавод. Я люблю Олега, но не пойду. Не хочу. Я хочу пить молоко и гулять на свежем воздухе. Я хочу читать апостольские деяния, я так их никогда и не прочел до конца – легкомысленно не вник в их суть. Жора аккуратно снимает с меня простынку, смахивает, сдувает поседевшие волосинки, как пух одуванчиков.
