— Благодарю вас, доктор.
Индиец коротко кивнул и отвернулся.
Проснувшись, Билл не сразу вспомнил, что находится в больничной палате. Ее озарял слабый свет ночника. Из-за двери доносились звуки ночного госпиталя. Кто-то вскрикивал во сне. Потом мимо палаты на шуршащих колесиках провезли каталку. Толкавшие ее медсестры вполголоса разговаривали по-китайски. Где-то звонил телефон, но на звонок никто не отвечал.
Возле койки по-прежнему стояла капельница. Ее резервуар наполовину опустел. Билл шевельнул затекшей рукой, и по ней поползли волны такой же ледяной боли.
Билл вспомнил, как его сюда привезли, как ставили капельницу. Он вспомнил разговор с доктором Кханом. Потом индиец ушел. Цзинь-Цзинь тоже ушла, тихо и молча. А сейчас на стуле рядом с койкой сидел Шейн.
— Ну как ты, дружище? — спросил австралиец.
Билл закрыл глаза и улыбнулся. Австралийский акцент Шейна был сейчас самой лучшей музыкой для его ушей.
— Вляпались мы, дружище. Вроде бы крепкие, парни, а вот…
— Даже не знаю, что такого я мог съесть, — простонал Билл.
Он вспомнил их субботний поход в ресторан. Они с Шейном решили угостить немцев настоящей лапшой дань-дань.
[59]
Но почему из всех четверых отравился только он? Значит, дело не в лапше.
— Амебную дизентерию можно подцепить и через воду, — пояснил Шейн. — Даже через кубик льда. Я всегда говорю: в Шанхае нужно быть очень осторожным с водой. Твои уже знают?
— Нэнси должна была связаться с Беккой. Думаю, что она ей позвонила. Завтра я уже сам смогу поговорить.
— Наши передают тебе привет. Девлин сказал, чтобы ты не рвался на работу. Нет ничего хуже недолеченной дизентерии. — Шейн неуклюже заерзал на стуле. — А у меня сегодня адский денек был. Представляешь, втирали в мои «мужские сокровища» какую-то теплую вязкую дрянь. По виду что-то вроде желе.
Билл открыл глаза. Воспоминания заставили Шейна поморщиться.
— За эту процедуру люди выкладывают приличные денежки. Когда здешний док заикнулся про сканирование, я сразу представил… Есть такие громадные штуковины, вроде гробов. Тебя туда запихивают целиком. Кстати, как это называется?
— Магнитно-резонансная томография, — ответил Билл. — Сокращенно МРТ.
— Верно. МРТ. Но мне делали совсем другую процедуру. Вроде того, что делают беременным женщинам, когда хотят посмотреть на «начинку» их пуза. Им натирают живот и потом смотрят, как там будущий ребятенок.
Бекка проходила такое сканирование. Боже, как давно это было. Они держались за руки и восхищались, глядя на еще не родившуюся дочь. Какое замечательное было время! Лучшее время в их жизни… Нет, пожалуй, лучшее время — это когда Холли только родилась. Тоже нет. Лучшее время — когда она из ползунка превратилась в маленькую девочку и научилась ходить… Подумав еще немного, Билл решил, что лучшее время началось потом, когда Холли начала произносить первые слова.
Шейну требовалось выговориться.
— Да, дружище, именно такой скан. Я знаю, женщины обычно охают и ахают по поводу своих животов. — Он пододвинул стул ближе. — Я тоже поохал и поахал, когда мне втирали в яйца это гнусное желе.
Билл закрыл глаза и рассмеялся. Он вовсе не хотел обижать друга, но мысленная картина была слишком уж впечатляющей, и он не удержался. Рука сразу же отозвалась ледяной болью.
— И что теперь, Шейн? — осторожно спросил Билл.
Его рослый австралийский друг вновь заерзал на стуле. До сих пор он не делился с Биллом своими опасениями. Он вообще ни с кем не делился.
— Здешний док думал, что мне придется оттяпать одно яйцо. Это все после нашей веселой ночки в Пудуне. Помнишь?
— Так это тогда? — Биллу стало не до смеха. — Боже мой, Шейн… Слушай, мне так неловко.
«А ведь это он из-за меня, — подумал Билл, и мысль обожгла его еще сильнее, чем раствор в капельнице. — Он дважды вступился за меня. Тогда, в пабе, и потом. Какая идиотская цепь случайностей. Если бы не Цзинь-Цзинь… если бы не я… он бы не торчал здесь, а лежал бы рядом со своей Росалитой».
— Док подозревал, что у меня перекрут яичка. Но все оказалось не так страшно, — со смехом продолжал Шейн. — Радиолог — парень дотошный. Потрясающий специалист. И человек приятный. Рассмотрел мои «шарики» вдоль и поперек. Сказал, что никакого перекрута нет, но им здорово досталось. А я чего только не передумал за эти недели! Разум — такой паникер. Навоображает всяких гадостей и потом сам же верит.
— Так это же здорово, Шейн! — приглушенно воскликнул Билл.
Они оба старались говорить вполголоса, словно в палате находился еще один пациент, которого они опасались разбудить.
— Я очень рад за тебя, дружище, — добавил Билл.
— Я помню, как моя бабушка умирала от рака груди, — вдруг сказал австралиец. — Она была потрясающая женщина. Больше я таких не встречал. Когда опухоль обнаружили, оперировать было уже поздно. И знаешь, что сделала моя бабушка? Я это запомнил на всю жизнь, хотя был совсем мальчишкой. Так вот, она, не стесняясь меня, расстегнула платье и положила руку моей матери себе на грудь. На то место, где нашли опухоль. Бабушка заставила мать как следует ощупать этот бугор и запомнить свои ощущения. И сказала матери, чтобы отныне та регулярно проходила обследования. Уж если вдруг обнаружится подобная гадость, от нее можно будет своевременно избавиться… Знаешь, Билл, я боялся, что у меня рак. Но у меня не было бабушкиного мужества, чтобы запихнуть твою руку себе в трусы.
Теперь Билл засмеялся уже громче, не обращая внимания на боль в руке. Они оба словно избавились от какой-то тяжести.
— Все образуется, — сказал он Шейну. — Главное, что твоя снасть не повреждена. А врачи найдут, как снять боль.
Шейн кивнул.
— Когда попадаешь в такие переделки, начинаешь по-другому смотреть на свою жизнь. Как будто включается прожектор и высвечивает ее с разных сторон. — Он провел пальцами по лицу. — И брак твой проявляется во всей красе. Начинаешь видеть, что ты приобрел, а чего у тебя как не было, так и нет.
Шейн отвернулся.
— Билл, она начала собирать чемоданы. Не в буквальном смысле. Я перестал ощущать, что у меня есть жена. Я остался наедине со своими отбитыми яйцами. Если бы мне в самом деле грозила операция, я думаю, Росалита попросту тихо исчезла бы.
Билл подумал, что Шейн слишком поспешно сделал Росалиту своей женой, не успев даже толком узнать ее характер. Его завораживали ее песни в «Ни дна ни покрышки», и он, скорее всего, верил, что в жизни она такая же, как в песнях.
— Не торопись с выводами, — ляпнул Билл, досадуя на себя за банальные фразы. — Твое несчастье могло раскрыть в ней лучшие стороны. Возможно, оно сблизило бы вас.
