— Что ты, Тигр! Это прекрасная идея. Потрясающая идея. Я от всего сердца желаю тебе успеха. А скажи: мебель, которую ты показывал, — она подлинная или сделана под настоящую?
— Всякая, — обрадованно закивал Тигр. — Есть старинная, есть и современная. Вы не поверите, уцелела мебель времен династий Мин и Цин.
[67]
Я знаю хороших реставраторов. А южные фабрики делают точные копии старинной мебели.
Тигр выключил ноутбук и завел мотор. Билл мысленно усмехнулся: как всегда, граница между подлинниками и копиями была весьма размытой. В основном, это зависело от того, во что ты предпочитаешь верить и сколько готов заплатить. Если денег очень много — тебе достанут подлинные вещи в приличном состоянии. Если денег поменьше — найдут подлинные, но требующие реставрации. В остальных случаях тебе предложат копии. Впрочем, даже для того, чтобы сделать копии со старинной мебели черного и красного дерева, нужен изрядный талант. А бывают поистине гениальные мастера, чьи копии вообще не отличишь от подлинника.
Глава 20
В аэропорту было не протолкнуться. Казалось, весь Китай собрался куда-то лететь. Ежегодно страну охватывала лихорадка предпраздничных перемещений. Вот и сейчас китайские пассажиры в теплой одежде (температура до сих пор держалась ниже нуля) волокли через металлодетекторы свои неподъемные чемоданы. Все здание аэровокзала было увешано красными фонариками. Китай готовился встречать Новый год по лунному календарю.
Снег на обочинах чанчуньских дорог почернел от копоти и грязи. Сам город выглядел куда суровее и угрюмее самоуверенного Шанхая. У горожан тоже другие лица: замкнутые, настороженные. И одеваются здесь намного проще и беднее. Биллу вдруг показалось, что он переместился не только в пространстве, но и во времени, попав в старый Китай.
Он снял номер в одном из отелей центральной части города. Цзинь-Цзинь сказала, что только взглянет, как он устроился, и поедет к своим. Она собиралась все это время жить в квартирке на окраине Чанчуня, где сейчас проживали мать и сестра и где прошло ее детство. Цзинь-Цзинь добавила, что, если бы она осталась с Биллом в номере, это не понравилось бы ее матери. Как ни странно, Билл даже обрадовался. Пусть побудет у своих, пусть окунется в атмосферу родного дома.
Однако праздновать китайский Новый год им предстояло в жилище Цзинь-Цзинь. Спустя несколько часов она заехала за Биллом. На ней был ярко-красный свитер. Щеки Цзинь-Цзинь тоже раскраснелись от мороза. На время торжеств унылый серый Чанчунь расцвечивался красным.
В вестибюле отеля царила предпраздничная суета. Очередь на такси намного превышала привычные размеры. Казалось, Рождество, календарный Новый год и начало летних каникул слились воедино.
Из центра города такси повезло их по уныло одинаковым улицам, застроенным уныло одинаковыми серыми домами. Это был коммунистический город в китайском воплощении. Километры улиц и ряды домов, полностью исключающих даже намек на индивидуальность. Но и здесь, в окнах этих омерзительно одинаковых квартир, светились красные фонарики.
Билл держал Цзинь-Цзинь за руку и думал о мире, в котором она выросла. Была ли она похожа на нынешних чанчуньских ребятишек, радостно спешащих с родителями домой? Вряд ли. Эти дети принадлежали уже совсем к другому поколению. Детство Цзинь-Цзинь было намного тяжелее. Она не очень любила рассказывать о нем, но даже по ее коротким фразам Билл догадывался, как сильно бедствовала их семья. Цзинь-Цзинь могла утаивать воспоминания. Но мизинцы на ее ногах… достаточно взглянуть на эти пальчики, чтобы о многом догадаться.
Ее мизинцы на ногах были совсем детскими, сморщенными, несоразмерными с остальными пальцами. Как ни странно, Цзинь-Цзинь даже гордилась этим и утверждала, что родилась с такими мизинчиками, унаследовав их от матери. Билл не спорил с ней. Но настоящая причина была совсем иная — бедность.
В какой-то момент у Цзинь-Цзинь, как и у любого подростка, начала расти нога. Девочке требовалась новая обувь по размеру, а денег в семье не хватало. И Цзинь-Цзинь приходилось ходить в старой, с трудом впихивая выросшие ступни в тесные туфли. Основной удар приняли на себя мизинцы — немые свидетели нищеты, в которой жила семья Цзинь-Цзинь. Наверное, крестьянским детям было легче хотя бы потому, что они ходили босиком. Но зимой, да еще по городским улицам, босиком не погуляешь.
Такси остановилось возле многоквартирного дома, в окнах которого, как и везде, горели красные фонарики. Железобетонный улей, разделенный на маленькие соты. Жилой барак, точнее стойло, построенное для бессловесного рабочего скота в те времена, когда северо-восток называли «индустриальным сердцем Китая» и когда чанчуньские заводы и фабрики работали в три смены.
Таких грязных парадных Билл не видел даже в лондонских трущобах. Серые стены, покрытые густым, многолетним слоем копоти — неизбежной спутницы тогдашней китайской индустриализации. Серые, выщербленные ступени. Квартира, куда Цзинь-Цзинь вела Билла, находилась на самом верхнем этаже. Подниматься пришлось пешком; во времена строительства этих коробок лифты считались «буржуазным излишеством». Лестничная площадка встретила их тусклой лампочкой. На потолке блестели крупные капли скопившейся влаги.
В квартире его ждали. Дверь открыла мать Цзинь-Цзинь — маленькая толстая женщина.
«Будда женского рода», — подумал Билл.
Она радостно улыбалась, покачивая бутылкой пива и ничуть не стесняясь своих облегающих леггинсов. За спиной матери стояла Лин-Юань — миловидная младшая сестра Цзинь-Цзинь. Она тоже улыбалась, но застенчиво, хотя чувствовалось, что девушку распирает от любопытства. Ростом и фигурой Лин-Юань пошла в мать.
Обе женщины сразу же засуетились вокруг Билла. Ему подали чай. Мать о чем-то доверительно рассказывала ему на мандаринском диалекте. Биллу оставалось лишь улыбаться и качать головой. Лин-Юань изъяснялась на ломаном английском, однако больше двух-трех фраз подряд произнести не могла.
Многое, очень многое Билл понял без слов, сидя в этой чистенькой, но очень бедной квартирке. И для матери, и для ее дочерей жизнь была сплошной борьбой за выживание. Обе девочки родились еще до 1978 года, когда китайское правительство провозгласило принцип «Одна семья — один ребенок».
[68]
Билл сразу представил, с какой яростью воспринял правительственное постановление их отец, явно мечтавший о сыне. Несчастья сыпались на их семью, как из дьявольского рога изобилия. Чанчунь втягивало в полосу экономического кризиса. Отец пополнил ряды миллионов сяган, как называли временно уволенных рабочих. Временно уволенных, но так и не принятых обратно. Когда мать развелась с ним, Цзинь-Цзинь было тринадцать. Чтобы прокормить детей, эта самоотверженная женщина работала на трех работах. За младшей сестрой присматривала Цзинь-Цзинь.
