— Кроме одного, — сказала она твердо. — Если открыть, кто действительно убил преподобного и моего мужа и кто сплел это зло вокруг меня.
— Открыть — только половина решения. Вторая половина — представить доказательства, без которых открытие окажется впустую.
Замолчав, Мэтью сразу услышал звуки, издаваемые крысами, и потому решил говорить, чтобы занять чем-то мысли.
— У кого могла быть причина совершить эти преступления? Есть у вас какие-нибудь догадки?
— Нет.
— Ваш муж вызвал чей-то гнев? Кого-нибудь обманул? Или он…
— Дело не в Дэниеле, — перебила она. — Дело во мне. Меня выбрали предметом этого фарса по тем же причинам, по которым изгоняли из церкви. Моя мать была португалкой, мой отец — темноволосым ирландцем. Но я унаследовала цвет кожи матери и ее глаза. Это меня выделяет, как ворону среди голубей. Только у меня такой цвет в этом городе. И кто бы не увидел во мне иную, ту, которой надо бояться, потому что она — иная?
Мэтью подумал и о другой причине: о ее экзотической красоте. Вряд ли когда-нибудь на улицы Фаунт-Рояла ступала нога женщины более миловидной, чем Рэйчел Ховарт. Ее смуглая кожа и темные волосы явно вызывали неприятие у многих — если не всех — в этом обществе бледных лиц, но тот же самый оттенок смотрелся как румяная кожица запретного плода. Никогда в жизни Мэтью не видел никого ей равного. Она скорее казалась гордым зверем, чем страдающим человеком, и он подумал, что это качество тоже может раздуть огонь мужской похоти. Или угли женской ревности.
— Улики против вас… — начал Мэтью и тут же сам поправился: — Видимые улики против вас подавляют. Рассказ Бакнера может пестреть дырами, но сам он верит, что сегодня рассказал правду. То же самое с Элиасом Гарриком. Он твердо верит, что видел вас… как бы сказать… в интимном общении с Сатаной.
— Тоже ложь, — сказала она.
— Вынужден не согласиться. Я не думаю, что они лгут.
— То есть вы думаете, что я — ведьма?
— Я пока не знаю, что я думаю. Возьмем, например, кукол. Их нашли под полом вашего дома в кухне. Женщина по имени Кара…
— Грюнвальд, — перебила Рэйчел. — Она своего мужа ущипнула за ухо за то, что он заговорил со мной, задолго еще до всего этого.
— Мадам Грюнвальд во сне видела место, где лежат куклы, — продолжал Мэтью. — Как вы это объясните?
— Просто. Она сама их сделала и подложила.
— Если она так глубоко вас ненавидела, зачем же она уехала из Фаунт-Рояла? Почему не осталась свидетельствовать перед магистратом? Почему не доставила себе удовольствия потешить свою ненависть, оставшись посмотреть на вашу казнь?
Теперь Рэйчел смотрела в пол. Она покачала головой. Мэтью сказал:
— Если бы я сделал таких кукол и спрятал их под полом, я бы постарался быть среди зрителей в тот день, когда вы покинете землю. Нет, я не верю, чтобы мадам Грюнвальд участвовала в их создании.
— Николас Пейн! — вдруг сказала Рэйчел и снова подняла глаза на Мэтью. — Он был одним из троих мужчин, которые вломились в мой дом в ту мартовскую ночь, связали меня веревками и бросили через задний борт фургона. Он был и одним из тех, кто нашел кукол.
— Кто были остальные двое, что отвели вас под арест?
— Ганнибал Грин и Аарон Уиндом. Этого рассвета я никогда не забуду. Меня вытащили из кровати, и Грин обхватил меня локтем за горло, чтобы я перестала кричать. Я плюнула Уиндому в лицо и получила за это пощечину.
— Кукол нашли Пейн, Гаррик, Джеймс Рид и Кельвин Боннард, — сказал Мэтью, вспомнив, что говорил Гаррик в тот вечер, когда они приехали. — Можете ли вы придумать хоть одну причину, по которой Пейн или кто-то из остальных изготовили кукол и там спрятали?
— Нет.
— Что ж, ладно. — Мэтью увидел, как еще одна темная полоска скользнула по полу камеры. На его глазах крыса влезла на край ведра и стала пить. — Допустим, что Пейн по какой-то причине сделал этих кукол и положил под половицу. Почему же именно мадам Грюнвальд увидела во сне, где они лежат? Почему не сам Пейн, если он так старался представить против вас вещественные доказательства? — Он поразмыслил над вопросом и решил, что нашел возможный ответ. — А не было у Пейна… гм… отношений с мадам Грюнвальд?
— Не думаю, — ответила Рэйчел. — Кара Грюнвальд жирная, как свинья, и половину носа у нее оспа сожрала.
— А! — Мэтью еще подумал. — Тем меньше причин у нее было покидать Фаунт-Роял, если она изготовила кукол и знала, что вы будете ложно обвинены. Нет, тот, кто их сделал, все еще здесь — в этом я уверен. Человек, который даст себе труд организовать такой обман, останется посмотреть, как вы будете умирать. — Он глянул в ее сторону через решетку. — Простите за прямоту.
Рэйчел какое-то время молчала, а крысы продолжали пищать и скрестись в стенах.
— Вы знаете, я действительно начинаю склоняться к мысли, что вас здесь оставили не шпионить за мной, — сказала она наконец.
— Это верно. Я здесь, к сожалению, за совершение уголовного преступления.
— Нападение на кузнеца, вы говорили?
— Я вошел в его сарай без разрешения, — объяснил Мэтью. — Он на меня напал, я ранил его в лицо, и он потребовал удовлетворения. Поэтому — трое суток и три удара плетью.
— Сет Хейзелтон — человек очень странный. Не сомневаюсь, что он на вас напал, но по какой причине?
— Я обнаружил у него в сарае спрятанный мешок, а он не хотел, чтобы этот мешок вытащили на свет божий. Как он утверждает, в мешке — вещи его покойной жены. Но я думаю, там было что-то совсем другое.
— Что же тогда?
Он покачал головой:
— Не знаю. Но намереваюсь выяснить.
— Сколько вам лет? — неожиданно спросила она.
— Двадцать.
— И вы всегда были такой любознательный?
— Да, — ответил он. — Всегда.
— Судя по тому, что я сегодня видела, магистрат не ценит вашего любопытства.
— Он ценит правду, — сказал Мэтью. — Иногда мы приходим к ней разными дорогами.
— Если он решит поверить в то, в чем меня обвиняют, то заблудится в чаще, — сказала она. — Скажите, почему выходит так, что вы — клерк — скорее готовы поверить в мою невиновность, чем ученый магистрат, слуга закона?
Мэтью подумал над вопросом, прежде чем дать ответ:
— Может быть, потому, что я раньше никогда не видел ведьмы.
— А магистрат видел?
— Ему никогда не приходилось судить ведьму, но он знает судей, которым приходилось. Я также думаю, что на него большее впечатление, чем на меня, произвели Салемские процессы, потому что мне тогда было только тринадцать лет и я жил в приюте. — Мэтью опустил подбородок на колено. — Магистрат за свою карьеру изучил все накопленные знания английского права, — сказал он. — Среди этих знаний есть такие, которые построены на основе средневековых верований. Я, поскольку всего лишь младший клерк и еще не погрузился в подобные знания, не придерживаюсь так сильно их концепций. Однако вы должны понимать, что магистрат Вудворд — весьма либеральный юрист. Будь он полностью в средневековых настроениях, вы бы уже сгорели.
