Я был новым человеком для новых времен.
По пастбищу мы двигались уверенным строем, как хорошо обученное войско. М'кела наступал по правому флангу, я – по левому, Бетси в арьергарде спокойно давала указания, а в промежутках действовали быстроногие ребята. Стадо пыталось прорваться справа, и его сдерживал отряд М'келы. Оно бросалось налево, и здесь наступало мое отделение. Мы загнали всех телят, не дав прорваться ни одному диверсанту.
Клеймение проходило еще более четко. Дети отделяли одного теленка, загоняли в угол, мы с М'келой подбегали к нему, валили на бок и держали. Пока Бадди мешал длинным металлическим клеймом в баке с сухим льдом и метиловым спиртом, Бетси выстригала шерсть на боку животного овечьими ножницами. Потом держали все за все места, а Бадди прикладывал замороженное железо к выстриженному месту на положенные шестьдесят секунд. Если выстрижено было хорошо, и клеймо было достаточно холодное, и животное удалось удержать, то волосы на клейме вырастут снежно-белые. Никто не двигался, не кричал, не мычал в эту священную минуту.
Потом Бадди произносил: «…шестьдесят», и мы с радостным криком отпускали теленка. Заклейменный вскакивал и выбегал в свободный коридор, а войско окружало следующего новичка.
Если раньше я был под впечатлением от живости и силы М'келы, то теперь изумлялся себе. Мы ловили и заваливали телят одного за другим с легкостью – а некоторые весили под сто килограммов. И все – благодаря крохотной порции порошка. Я понял, почему его прозвали так же, как суперприсадку для гоночных машин. Я действовал не только с удвоенной мощностью, но и был заново смазан – работал без трения, без размышлений. Никаких мыслей о добре и зле, о верном и неверном, ничто не задерживало решений, не препятствовало ровному ходу. Это было как лыжный спуск с крутого склона или езда на гребне волны – полный ход.
И женщины даже не чувствовали, что мы торчим.
Дэви стоял у бочонка, пил пиво и хмуро наблюдал за нами. Он ни разу не двинулся с места, чтобы помочь, и только раз я увидел на его лице улыбку – когда Перси предложил нам способ избавиться от лишнего труда.
– Знаете что? Я вам скажу: надо скрестить ваших дурацких телят с этими голубями. – Он поддернул ремень, как голливудский коровий барон, и на техасский манер протянул: – Сами будут возвращаться домой. Почтовые коровы.
Все засмеялись, хотя с трудом удерживали очередного теленка. Перси гикнул, шлепнул себя по бедру и толкнул локтем Квистона.
– А, Квист? Почтовые коровы?
– Идея! – сказал Квистон. – Почтовые коровы! – Он всегда подражал старшему парню и сейчас, так же поддернув штаны, протянул: – Знаете что? Надо пойти на пруд и поймать этого зверя. Папа обещал поймать.
– Какого зверя?
– Ну, чудовище.
– А, правильно, – вспомнил Перси. – Пока не стемнело. Вытащим его и поставим клеймо.
– У насосной, говоришь? Там глубоко.
– Я донырнул.
– Да, пап. Перси донырнул.
Я встал и огляделся, высокий, как башня. Все под контролем. Пастораль. Буколика. Свежие кедровые стружки золотятся под солнцем. Коровы усмирены и спокойны. Огромный флаг не столько развевается на ветру, сколько сам веет, словно большая пестрая ладонь волнует воздух, отгоняя мух.
Бадди опустил заиндевелое клеймо в дымящийся бак и посмотрел на меня.
– Сколько осталось? – спросил я.
– Всего три. Два маленьких легких ангуса и вон тот настырный пегий монгол.
Я снял одну перчатку, обтер потную голову. И только тут понял, что с меня градом льет пот. Бадди пристально смотрел на меня.
– Ладно. Пойдем. Выхолостим страшилу, пока не расплодился.
– Вперед, дядя Девлин! – крикнул Перси.
– Вперед! – подхватил Квистон.
Я прошел за ребятами мимо тенистого клена, под которым Доббз возился со звуковой аппаратурой. В одной руке у него было холодное пиво, в другой – включенный микрофон, и он лыбился, как блин на сковородке.
– Приветствую! – сказал он в микрофон. – Я вижу, идут некоторые гладиаторы, любители родео. Может быть, удастся расспросить. Скажите, друг, как там дела на арене? Отсюда похоже, что вы управляетесь с буренками довольно ловко.
– Мы их подморозили! – ответил за меня Перси, взяв микрофон. – Оставили сменщиков заканчивать.
– Да, Доббз, – гордо добавил Квистон. – А теперь идем за этим зверем на дне пруда!
– Слышите, друзья? С арены прямо в черную лагуну
[125]
, без передышки. Похлопаем отважным ковбоям.
Женщины, готовившие картофельный салат за лужайкой, ответили приветственными криками. Доббз поставил новую пластинку.
– В их честь, друзья и соседи, – Боб Нолан и «Сыновья пионеров» исполнят бессмертную «Холодную воду». Давай, Боб!
Он выключил микрофон и подался ко мне.
– Ты как, старик?
Я сказал, что в порядке и даже лучше. Супер. Иду с этими, смою пыль перед обедом, пахнет изумительно, пошел догонять ребят.
От запаха мяса, шипящего на решетке, у меня перехватило горло. Но потребности подкрепиться я не ощущал. Каждая клетка тела будто лопалась от топлива, которого хватит на десять лет.
Пруд дрожал под солнцем. Ребята уже скидывали одежду на маргаритки. Со склона позади донеслись торжествующие крики: ковбои поймали пегого монгола, и хмельной голос Доббза присоединился к «Сыновьям пионеров», сообщая, что он дьявол, а не человек и поливает горящий песок водою…
«…холодной, чистою водою».
Я знал, что она будет холодная, но не очень чистая. Даже когда она не отражала солнце тебе в глаза, спирогира и рдест не позволяли заглянуть в нее глубже чем на метр. Я сел и принялся расшнуровывать ботинки.
– Так, ребята, где там прячется ваш водяной?
– Я вам точно покажу, – пообещал Перси и вскарабкался по лестнице на крышу насосной будки. – Я нырну и найду его. Тогда пущу пузыри, чтобы вы его подняли.
– Найдешь, так почему сам не поднимешь?
– Потому что он слишком большой для ребенка, дядя Девлин. Его только взрослый мужчина поднимет.
Он натянул очки и улыбнулся мне, как проказливый водяной. Потом набрал в грудь воздуху и прыгнул с криком. Всплеск нарушил блестящую гладь, и в первые мгновения мы видели, как он по-лягушачьи уходит в глубину. Вода сомкнулась над ним. Квистон подошел и стал рядом. Я стянул ботинки и джинсы, закинул их в будку, загородил глаза от солнца и вглядывался в воду. Ни пузырька, ни рябинки.
Чуть ли не через минуту Перси вынырнул, отплевываясь. Он подплыл к берегу и вылез, ухватившись за мою руку.
– Не нашел его, – пропыхтел он, упершись руками в колени. – Но найду!
