Ему потребовалось немало времени.
— Я хочу сказать, — наконец-то выдавил он, — что для нас будет лучше, если Блэр, Буш и Ширак будут дружить. Мы не можем двигаться дальше, пока ответ не ясен. Мы должны подождать и посмотреть, что из всего этого выйдет. Пол, ты можешь взять отпуск и на пару-тройку недель съездить в Англию.
Я не мог в это поверить. Меня депортировали.
— Ты имеешь в виду, что хочешь заморозить проект на случай, если разразится война? По-моему, это слегка недальновидно с твоей стороны, ты так не считаешь?
Он промолчал. Тогда я решил задать еще парочку вопросов:
— А что ты будешь делать, если война все-таки начнется? Закроешь проект? Но тебе известно, сколько длилась первая война в Персидском заливе? Этого времени едва ли хватило на то, чтобы чай успел завариться!
В ответ я получил только одно — его недовольную гримасу.
— И даже если война на самом деле начнется, неужели ты веришь, что парижане придадут этому такое уж значение? На носу весна — их больше волнует, какой марки солнечные очки будут в моде.
Марк, Бернар и Стефани из всего сказанного мною поняли ровно столько, чтобы выразить свое несогласие еле слышным «о!». Их реакцию Жан-Мари тоже оставил без внимания.
— Если ты поедешь в Англию, — сказал он, — не мог бы ты переслать мне курьерской почтой таблетки от расстройства желудка. У меня crise de foie.
Crise de foie — приступ печеночной колики — этими словами французы обозначают, когда им нездоровится после неимоверного количества выпитого и съеденного. Мол, ты оказался таким прожорливым, что у твоей печени случилось нервное расстройство.
— Переслать тебе…
— Да, во Франции таблетки от несварения продаются исключительно в аптеках, а фармацевты объявили забастовку с сегодняшнего дня. Мне и в голову не пришло закупать таблетки пачками, а у меня впереди столько деловых обедов и ужинов по работе. — Жан-Мари коснулся рукой живота. — В Англии многие таблетки можно купить в супермаркетах. — Это он уже объяснял своим подчиненным.
Остаток рабочего дня я провел, слушая рассуждения французов о показателях нерегулируемого во Франции розничного рынка фармацевтики. Этого было достаточно, чтобы у самого здорового человека началось несварение.
Безусловно, я тут же разослал письма Блэру, Бушу и Хуссейну, сообщая о том, что новая война в Персидском заливе может катастрофически сказаться на уровне безработицы среди мужской рабочей силы родом из Англии, занятой на предприятии пищевой промышленности, расположенном в самом центре Парижа.
Не получив в ответ ни одного отклика, я вернулся в Англию, оказавшись в вынужденном отпуске. И был ошарашен, обнаружив, насколько сильно привык к французскому стилю жизни.
Начну с того, что вслед за моим добрым приятелем из Америки Джейком я позабыл кучу простейших английских слов. Слова оказались как фломастеры — если какое-то время не пользоваться ими, они высыхают.
Я выбрался в расположенный недалеко от дома магазин недорогой одежды и обнаружил, что со времени моего последнего приезда на Рождество там изменилось буквально все.
За помощью пришлось обратиться к молодой продавщице:
— Извините, а где находятся… — и замолчал.
Первое слово, пришедшее мне на ум, было «slip».
[146]
Но значение у него было не «нижняя юбка». Это французский вариант того, что я в общем-то и хотел приобрести. Ну, ну… Мари тысячу раз говорила мне что-то вроде: «Сними свои slip, Поль».
Следующее, что всплыло в мозгу, было «culotte»,
[147]
это тот же необходимый мне предмет, но из женского гардероба. Мари и это слово часто использовала, например, спрашивая меня: «Поль, а тебе известно, что ты разговариваешь с женщиной, на которой нет culotte?»
Пока я вспоминал подходящий английский аналог, продавщица, наверное, решила, что я впал в ступор. Нахмурившись, она смотрела на меня, будто ожидая, что в любую минуту я могу просто рухнуть на нее.
«Бриджи» — хотел было сказать я, но и это было не то. Что за чертово слово вылетело у меня из головы?
— Трусы! — ликующе выкрикнул я через пару минут, вынудив бедняжку отскочить на метр.
— Первый этаж, налево, — бросила она и, по-видимому, направилась к посту охраны — предупредить, что в магазине появился заикающийся фетишист, повернутый на мужском нижнем белье.
Но даже в тех случаях, когда я мог сразу припомнить слова, в моем произношении, по словам моих родителей, чувствовался легкий французский акцент.
Из уст моих одноклассников это прозвучало в более грубом виде:
— Слушать тебя — все равно что слушать кваканье лягушки!
В пивной, где я когда-то проводил кучу времени, но последний раз был года два назад, пока не переехал в Лондон, вообще нужно было остерегаться своей причастности к французам. Некоторые тамошние ребята легко пройдутся топором по мебели, закрадись у них хоть малейшее сомнение, что она покрыта французским лаком. И все это из-за маячащей на горизонте войны, против которой так рьяно выступала Франция, провоцируя злостные статьи в местных таблоидах.
Мои близкие друзья были куда более политкорректны, но я, тем не менее, изо всех сил старался не выдавать вновь обретенный акцент.
К сожалению, я был не в теме: не знал, кто теперь тренирует городскую футбольную команду (преступление, приравнивавшееся к предательству, искупить которое можно было, лишь угостив всю компанию пивом).
Когда разговор заходил о международных делах, я мог в этом участвовать, пока они не принимались детально анализировать причины неизбежного конфликта в Персидском заливе. С какого это момента все англичане на добровольной основе стали инспекторами ООН по вооружениям? И где они все проходили ускоренный курс по курсу высшей дипломатии? Для меня обсуждение всех этих политических игр было столь же утомительным, каким показался бы недельный семинар по игре в крикет подвыпившему французскому фермеру, выращивающему свиней.
И тут я понял, что французы, хоть и гордятся своей антивоенной позицией, никогда глубоко не вдумывались в суть проблемы. Просто было принято говорить «все это из-за нефти», наравне с тем, как в этом сезоне модно носить трусики «танга», чуть выглядывающие из-под джинсов. И в этом я стал похож на французов (не в вопросах модных трусиков, конечно). Я был против войны, но мне не хотелось провести остаток жизни, только и говоря об этом. Я вообще хотел закрыть эту тему, сказанув что-нибудь эдакое, и вернуться к более серьезным вопросам, таким как секс, планы на отпуск и где поесть вкусных морепродуктов.
Ах да, что касается еды… Этот вопрос был самым болезненным. Когда мать поставила на стол миску с привычным салатом — цельные салатные листья, не порезанные на дольки помидоры, кружки огурца и стебли сельдерея, — я почувствовал, с каким отвращением смотрю в сторону майонеза и различных фабрично приготовленных соусов. Мне до зуда захотелось сделать себе традиционную французскую заправку из уксуса и оливкового масла. Но в наличии оказался только солодовый уксус и какое-то растительное масло неизвестного происхождения. Из всех имеющихся компонентов я все же постарался выжать максимум пользы и, вернувшись за стол с собственной миской заправки, начал рвать руками салатные листья. Мне и в голову не приходило, что я делаю что-то из ряда вон выходящее, пока отец не спросил меня:
