— Здравствуйте, заходите, пожалуйста.
— Здравствуйте.
— На что жалуетесь?
— На выделения.
— Анализы на инфекции сдавали?
— Да. Вот ответы.
— Так, обнаружена микоплазма гениталиум… Скажите, у вас контакт с гомосексуалистами был?
— Да. Сегодня. Ваш охранник-педераст не пускал меня в клинику.
* * *
— Здравству-у-у-уйте, доктор, — в кабинет стучится гротескного вида гомосексуалист.
— Здравствуйте, заходите.
Заходит, садится… Левую ногу оборачивает в три оборота вокруг правой, принимает позу «Пра-а-а-ативный! Сделай со мной что-нибудь…»
— Что беспокоит?
— Да вот, зу-у-уд и ж-ж-е-ен-н-ние… Сильно беспокоят, — обиженно надувает губки субъект.
— Анализы на инфекции сдавали?
— Да, доктор, ну конечно!
— Так… Обнаружена микоплазма гениталиум, вирусы папилломы. У вас были контакты с гомосексуалистами?
— Не-е-ет.
— Пойдемте простату посмотрим.
Смотрю. Анальное отверстие усеяно практически розой кондилом.
— Точно не было контактов с гомосексуалистами?
— Ну… У меня есть мужчина… Но я не знаю, он гомосексуалист или нет.
* * *
— У вас были гомосексуальные контакты?
— Ну… Как сказать…
— Как есть.
— Ну… У меня с девушкой были гомосексуальные контакты…
— Это как?
— Ну… Я ее в зад… того… Короче, как у гомиков принято, да.
СЕГОДНЯ Я ТЕБЯ ВЫПИСАЛ…
Конец мая. За окном кабинета буйствует бесстыжая девка-весна. Лучик солнца пробивается через жалюзи, вносит в комнату беззаботную атмосферу счастья, отвлекает меня от убийственных, жестоких строк. «Рак предстательной железы. Аденокарцинома низкой степени дифференцировки. Глисон — 5+4». Пациент, которому не дашь семидесяти пяти лет, чуть щурится, явно наслаждаясь солнечным зайчиком на своем лице. Но голос дрожит и обрывается.
— Они… Они сказали, что я по возрасту не подхожу для операции. Предлагают «Касодекс» и «Флутамид»…
— Александр Тимофеевич… — Я не в силах сохранять присущий докторам важный вид, снимаю очки, тру ладонями лицо. Надо найти какие-то слова, иначе это выражение глаз меня просто добьет. — Александр Тимофеевич, я хочу быть с вами честным и откровенным….
В такие моменты ненавидишь свою работу. В очередной раз надо разбить броню человека, надо вбить ему прямо в центр мозга, что он не один. Что он может позвонить посередине ночи, если ему не спится. Как и что делать — здесь вопросов не возникает, для этого есть доказательная медицина, есть исследования. Но надо, чтобы человек ни в коей мере не поверил в возможность болезни убить его. А как это сделать, если ты сам отлично знаешь, что гарантий нет?
— …Гарантий нет. Оперироваться в вашем возрасте, несомненно, риск. Но!
Человек цепляется за это «но», явно видно выражение лица тонущего, когда ему протянули соломинку. И это хорошо.
— Но я в ваших глазах не вижу противопоказаний к операции.
Я позволяю улыбке чуть-чуть тронуть мои губы. Я могу математически достоверно доказать, что его можно и нужно оперировать. Но здесь требуется иной подход. Мне надо, чтобы человек верил: смерть еще очень далека от него.
Осталась еще одна сложная задача: убедить консилиум, чтобы он не пришел к «Касодексу» и «Флутамиду».
— Пациент семидесяти пяти лет, при диспансерном обследовании обнаружен плотный участок в правой доле предстательной железы, ПСА — 3,5 нанограмма на миллилитр… Произведена секстантная биопсия, обнаружена аденокарцинома низкой степени дифференцировки, оценка по Глисону — 5+4. При МРТ в малом тазу метастазы не выявлены, остеосцинтиграфия не выявила очагов накопления радиофармпрепарата в костях. — Вдох, выдох, пауза. — Из анамнеза известно, что пациент живет половой жизнью, ведет здоровый образ жизни, катается на велосипеде. — На лицах участников консилиума появляются улыбки, Диланян, мол, волнуется. — Обследован всеми специалистами, противопоказаний к операции не выявлено.
— К какой операции? — встает Клирашев. — Вы с ума сошли? Ему семьдесят пять лет!
Это плохо. Это очень плохо. Бодаться с Клирашевым — это примерно как попытка Моськи укусить слона. Абсолютно не к месту в голову лезет мысль: как звали слона — не помнит никто, Моську знает весь мир. Но бодаться с Клирашевым бесполезно. На все мои доводы, что пациент, несмотря на возраст, здоров, он ответит контрдоводами, которые легко можно обнаружить в любой истории болезни.
— …У него сахар — пять и девять! — продолжает Клирашев. — У него дивертикулез прямой кишки! У него была язва желудка.
Можно сказать, что его смотрел эндокринолог, диабета нет. Можно парировать, что дивертикулез не противопоказание. Вполне резонно можно возразить, что язва желудка в ремиссии, двадцать лет назад зарубцевалась и никогда не беспокоила пациента… Можно, наконец, сослаться на новый европейский гайдлайн, в котором увеличен пороговый возраст… Но… Интересная штука — мышление. Оно вдруг без моего участия выкидывает в зал вопрос. Вежливо выкидывает, надо отметить.
— Скажите, пожалуйста, Митяй Алеханович, а сколько вам лет? — Некорректность вопроса доходит до сознания, я краснею и умолкаю.
Пауза.
— Оперируйте, — вдруг зло и резко бросает Клирашев, встает и выходит.
— Диланян, это было подло, — уже в ординаторской говорит Слава. — Этот пациент что, твой родственник?
— Нет. А почему подло?
— Потому что Клирашеву семьдесят два и у него повышение ПСА, — тихо отвечает Слава. — И ты об этом отлично знал.
— У него, Слав, всего лишь обострение хронического простатита и аденома. Раком и не пахнет. Я сам делал биопсию, — кидаю на стол ответ гистологии. — Так что, перед тем как сказать про подлость в следующий раз, ты подумай.
Операция. Лапароскопическая радикальная простатэктомия. Острый послеоперационный панкреатит. Три подряд бессонные ночи, постоянный контроль амилазы. «Октреотид», лекарство, от которого пациента мутит. Острый пиелонефрит, антибиотики. Александр Тимофеевич упорно не хочет вставать с постели: слабость, нежелание жить.
Нервы. Собрать их в кулак, сжать. Побриться, помыться холодной водой. От кофе уже тошнит.
В палату.
— Александр Тимофеевич, здоровый мужчина не должен днем лежать в постели! — Несмотря на справедливость этих слов, я бы сейчас лег рядом с ним и уснул до его выписки. — Стул был?
