После хорошего похода в бар день вылетает. Заняться делом ты все равно не сможешь, станешь бродить по комнатам и таращиться в телевизор. А потом не вспомнишь, был он, этот день, или не был? Зато еще через сутки все изменится. Ты примешь душ, наденешь чистое белье, и все у тебя будет чистым... свежим... в голову придут чистые мысли... ты подумаешь о будущем... решишь, что да, черт возьми, алкоголь это действительно яд!.. что можно и не пить, это будет здорово!.. жизнь откроет тебе свою светлую изнанку... ты вспомнишь, что главного до сих пор не сделал... но ведь можешь сделать!.. и даже знаешь как!.. ты займешься этим прямо завтра!.. прямо с утра!.. А потом завтрашнее утро станет вечером и еще раз утром, и ты спросишь себя зачем?.. и не найдешь ответа... спросишь, к чему все это?.. и на четвертый день все равно отыщешь себя в «Шаверма-баре» с бокалом в руке... А потом все повторится снова.
Этой последней осенью он наконец купил себе косуху. Кожаную куртку с толстой молнией через грудь и двумя маленькими на рукавах. Московский журнал, для которого он пробовал писать, расплатился неожиданно щедро, и молодой человек купил самому себе подарок.
Все говорили, что косуха ему идет. Он не вылезал из обновки неделями. Одетый в эту куртку, он пошел выпить с художником Димой. Заговорили они о супружеских изменах. Дима сказал, что за четырнадцать лет жизни с женой ни разу ей не изменял. В руке он держал стакан с погрызенными краями. Потом они вдвоем дошли до Невского и сели у магазинчика «24 часа». Как я понимаю, они собирались угощать девушек. По ночам из дорогих клубов всегда выбегают девушки: покупать алкоголь внутри им не по карману. К ним подошла глухонемая нищенка с бумажкой, на которой, как обычно, читалось, что она сирота и голодает, дайте, пожалуйста, денег.
Несколько лет назад молодой человек ездил на Сахалин и там, в поселке Взморье, за неимением гостиницы жил в интернате для глухонемых. С трех сторон поселок был огорожен сопками, а с четвертой серел Тихий океан. Интернат напоминал то ли лепрозорий, то ли индейскую резервацию. Мазанные белым стены, орды диких сахалинских тараканов. Глухонемые выращивают мелкий картофель и меняют проезжающим горожанам красную икру на подсолнечное масло. С хозяевами ему приходилось общаться дактильно, как в новостях с сурдопереводом. Он научился неплохо говорить на этом языке.
Молодой человек спросил у глухонемой: не хочет ли она делать секс? Та сказала, что можно. Он сказал, что «делать секс» не подразумевает, что он даст ей за это денег. Девушка ответила, что ей все равно. Двигать пальцами было нелегко. Поздней осенью рука, в которой ты сжимаешь бутылку, сразу покрывается инеем.
Когда он перевел диалог художнику, тот чуть не захлопал в ладоши и нырнул в магазин купить вина. Они дошли до Площади Искусств и сели под бронзовым Пушкиным. Нищенка сама расстегнула Диме брюки. В несколько слоев на ней были надеты бесформенные свитера, кофты и курточки. До нее это тряпье сменило минимум десяток владельцев. Художник скалился и говорил, что это все-таки очень необычно! Нищенка может что-нибудь сказать, ни на секунду не отрываясь от орального секса!
Дима был пьян, все продолжалось долго. Когда очередь дошла до молодого человека, глухонемая пожаловалась, что устала. Ей холодно, здесь ходят люди, и она хочет домой, где тепло и музыка. «Зачем тебе музыка, ты же ни хрена не слышишь?» — засмеялся он, но они все-таки пошли. При электрическом свете нищенка оказалась грязной и несимпатичной. Молодой человек потушил свет.
Девушка стянула с себя пару вонючих футболок, посветила на руку зажигалкой и сказала, чтобы он не думал, будто она проститутка. «Вы просто понравились мне, вот и все». В дрожащем огоньке зажигалки он успел рассмотреть, что живот у нее располосован похожими на розовых гусениц ножевыми шрамами. Дима выдал ему презерватив. Зачем он носит их с собой? Ведь перед этим он четырнадцать лет подряд...
Знакомая американка рассказывала, что ее соотечественники на полном серьезе верят, будто русские стирают презервативы и используют их по нескольку раз. Кончая, глухонемая скрючивалась, хрипела и извивалась, будто ее сейчас вырвет. Он настаивал на оральном сексе и несколько раз стягивал презерватив, но каждый раз его приходилось надевать обратно. Пробовали когда-нибудь? Нормально надеть снятый robber невозможно, он станет висеть бесполезной кишкой. Молодого человека буквально тошнило, но еще омерзительнее стало, когда пару недель спустя он сунул руку под одеяло и вытащил оттуда крошечного, шевелящего всеми щупальцами белесого тельца, зверька. Вензаболевания для него не были неожиданностью, он успел переболеть почти всеми, но лобковая вошь?
Впрочем, самым страшным было даже не это. Проснувшись с утра, он обнаружил, что нищенки в квартире нет. А еще не было нескольких десятков долларов в Димином кошельке и — косухи. Косуха! моя любимая косуха! Он искал, он надеялся, что вчера она куда-то завалилась. Бродил по разбомбленной квартире и заглядывал под шкафы. Он не мог поверить, что его дорогую куртку украла нищенка с изуродованным животом!.. Косуха! Мой замечательный biкer-jacket!
Какое-то время, выходя на улицу, он заглядывал в лица прохожим, надеясь встретить воровку. Это было глупо. Он плюнул, влез в долги и купил себе другую косуху. Как оказалось, гораздо худшего качества. Кожа новой куртки не была мягкой, скроена она была плохо. Почти сразу с нее отвалилось несколько блестящих заклепок.
Последние несколько месяцев все вокруг становилось гораздо худшего качества.
Рецепт двенадцатый -
Пара баб и люля-кебаб
К моменту, когда он ушел из казино, в правительственное здание девушку возили уже на машине с мигалкой. Она сделала отличную карьеру. Вечерами она ездила играть в преферанс с политиками и ворами в законе. В паре с ней играл тип, прославившийся тем, что в жуткие тридцатипятиградусные морозы по его распоряжению милиционеры выловили несколько сотен бомжей, отобрали у всех теплые вещи и вывезли в леса, километров за двести от Петербурга.
Когда девушка пришла устраиваться в газету, редактор поставил вопрос ребром. Он дает ей задание, справится — будем работать, нет — до свидания. Задание было пустяковым: сходить в главный корпус гостиницы «Октябрьская» на пресс-конференцию лидера отечественных сталинистов Анпилова. Мало кто знает, что главный корпус — это не большое здание напротив Московского вокзала, а то, что поменьше, стоящее за трамвайными путями на Лиговке.
Пока она бродила по гостиничным коридорам и выспрашивала у горничных, где будет выступать товарищ Анпилов, тот сказал журналистам все, что о них думает, и ушел отдыхать. Однако ей ОЧЕНЬ хотелось работать в газете. Обнаружив, что конференция окончена, она поднялась к Анпилову в номер. Утомленный сталинист лег посмотреть телек и, может быть, выпить бутылочку холодненького пивка. Дверь он открыл в лопоухих семейных трусах и носках. Она представилась, Анпилов извинился и вместо тридцати строчек с пресс-конференции она принесла редактору большое эксклюзивное интервью.
Штатную должность она получила в тот же вечер. Сперва ей поручали черновую газетную поденщину. Пресс-конференции, митинги, пикеты и конгрессы крошечных партий. Среди петербургских политических журналистов много алкоголиков и откровенных сумасшедших вроде Леши Рейна, который на вечеринке в «Новостях» убрал свои замотанные лейкопластырем очки в кармашек усыпанного пеплом и перхотью пиджака и стал не спеша насиловать на столе шестидесятилетнюю корректоршу. Женщины — политические журналисты выглядят даже не плохо, а чудовищно. Колтуном свалявшиеся волосы, отсутствие передних зубов, торчащие из босоножек чумазые ноги. На этом фоне любой взгляд сразу цеплялся за нее. Когда она, еврейская девушка, пошла писать о Конгрессе националистических партий, бритоголовые, одетые в черное фашисты гурьбой, словно школьники, бродили за ней по фойе и просили оставить телефончик.
