— Вы за нас не беспокойтесь, — сказала Магнолия, надевая через голову фартук. — Поезжайте, развлекитесь. Мы тут тоже славно время проведем. Ты же знаешь, кошек я люблю. Не в кулинарном смысле, конечно.
Я поцеловала Клео в крохотный лоб, но ее эти церемонии не интересовали. Все внимание было привлечено к Магнолии — та как раз ставила на плиту внушительных размеров тазик. Уезжая, мы тревожились за Клео.
— Она такая чувствительная, — причитала я на плече у Филипа. — А тут новый человек в доме. Клео это может вывести из равновесия.
Мы позвонили Магнолии, и она сообщила, что с нашей кошечкой все отлично. Я сомневалась, верить ли. Отлично могло означать что угодно, от «отлично, правда она тут гонялась за сороками, и они ей выклевали глаз» до «отлично, только без вас она отказывается хоть что-нибудь съесть».
— Сейчас не могу больше говорить с тобой, — добавила Магнолия. — У нас в духовке буйабес, он уже почти готов, правда, Клео? А потом я собираюсь на рынок за свежими креветками.
— Вы думаете, с Клео все в порядке? — перебивая друг друга, спрашивали нас девочки.
Мы ответили, что, скорее всего, так и есть, но откуда же нам знать наверняка?
Девочки уговорили нас вернуться на день раньше: Клео, наверное, там с ума сходит от тоски по нам. Магнолия отворила дверь, и наших ноздрей коснулся щекочущий аромат. Это было что-то фантастическое — мясное, горячее, нежное, явно с добавлением вина и трюфелей. Со сгиба локтя у Магнолии подняло голову какое-то небольшое жирное животное. Выражение морды у этого существа было, как у номинированной на «Оскар» кинозвезды, которая небрежно кивает поклонникам, проходя по красной дорожке: «Я вас вижу, но вы из другого мира. Если уж вам так хочется, обратитесь к моим ассистентам, они выдадут мою фотографию с автографом».
— Клео! — заорали мы, все одновременно протягивая к ней руки.
Она колебалась дольше, чем позволяли приличия, а потом Магнолия сама опустила ее на руки Катарине.
— Поесть она любит, — рассмеялась Магнолия.
Клео потребовала, чтобы ее опустили на пол, и трусцой направилась на кухню. За прошедшие две недели она не только располнела, но и задрала нос.
— Я буду скучать, уж очень уютно спать с Клео под боком, — прибавила Магнолия. — Она так забавно забирается под простыню и кладет голову на подушку.
Видимо, во мне до сих пор оставалось слишком много от деревенской девчонки — мне совсем не хотелось спать на одной подушке с кошкой, даже с нашей обожаемой кошачьей богиней. И я не умела готовить, как Магнолия.
Уж не знаю, достаточно ли это были веские причины для того, чтобы нас наказывать. Возможно, Клео просто рассердилась на нас за то, что мы уехали без нее. Скорее всего, проступков с нашей стороны накопилось много. Во всяком случае, она совершенно определенно продемонстрировала свое отношение, оставив аккуратную кучку посреди покрывала на нашей кровати.
И все же с тех пор у нас так и повелось, что, уезжая из дома, мы приглашали для кошки няню с проживанием. Во время одной из таких отлучек кухонный табурет упал на хвост Клео, навсегда оставив на нем вмятину у основания. Няня рассыпалась в извинениях и рассказала, что ранка была глубокая, до крови. Катарина обливалась слезами над раненой. Но хотя кончик хвоста Клео теперь безжизненно свисал, сочувствия наша кошка не искала. Она гордо несла свой погнутый хвост, как вояка-кавалерист — свои боевые шрамы. Прощать за постоянно причиняемые ей неприятности было для нее естественно и так же просто, как дышать.
Я даже завидовала ей, мечтая позаимствовать это ее умение, это искусство прощать. Мы, люди, держим в сердце свои обиды, лелеем их, даже не сознавая, что это разрушает нас же самих. Чуть что, мы с наслаждением примеряем на себя роль жертвы. А вот вам кошки: с древнейших времен люди обращались с ними просто безобразно, да и сейчас это продолжается. В Средние века в Европе кошек уничтожали тысячами, считая, что в них живет нечистая сила. В Париже шестнадцатого века массовое сожжение мешков с кошками собирало тысячи зрителей, которых радовала жестокая забава. Даже сегодня повсеместно принято топить новорожденных котят. Кошек всех возрастов мучают, производя над ними эксперименты во имя так называемого научного прогресса. В некоторых азиатских странах кошачье мясо считается полезным для пожилых женщин.
Человечество принесло кошкам столько страданий, что удивительно, как они вообще до сих пор не стали нас сторониться. Кошки давно могли бы озлобиться. Однако, поколение за поколением, продолжают нас прощать. Каждый раз, как на свет появляется новый помет, беспомощные котята, жалобно мяукая, предлагают нам начать все с чистого листа, дают возможность людям подтянуться и исправить свои ошибки. Наше прошлое свидетельствует о том, на какую жестокость мы способны, но кошки продолжают ожидать от нас лучшего. Не могут, не должны люди высокомерно считать себя венцом творения, по крайней мере до тех пор, пока не сумеют оправдать доверие и надежду, что светятся в глазах котенка.
У меня все не выходила из головы женщина, сбившая тогда на своей машине Сэма. Порой это походило на наваждение. Мой гнев давно отбушевал и угас, как пожар. Тогда, много лет назад, читая газетные истории о родителях, прощающих убийц своих детей, я считала, что они грешат против правды, потому что не могла в такое поверить.
Может, время и не лечит все, но оно, по крайней мере, помогает объективно воспринимать произошедшее. Давным-давно вышли из моды «форды-эскорт», так что я почти их не встречала, тем более синих. Та машина, что сбила Сэма, тоже, наверное, много лет валялась на свалке. Улицы были теперь заполнены совсем другими автомобилями, с четырьмя ведущими колесами. Я наконец до конца осознала, что смерть Сэма была трагедией и для той женщины. Тот январский день 1983 года, должно быть, навсегда врезался в ее память, оставив в ее душе такие же глубокие шрамы, как и в моей. Всякий раз, садясь за руль или просто заметив светловолосого мальчика, перебегающего дорогу, она, думаю, видела перед собой призрак.
В конце концов я почувствовала, что выдержала бы встречу с этой женщиной, будь такое возможно. Я могла теперь вычеркнуть несколько строк из мстительной памяти. В интервью для одного журнала я упомянула об этой своей готовности. Мне хотелось положить руки ей на плечи, признавая боль, которую она испытывала все эти годы, и сказать, что я простила ее. До конца.
Ответ пришел по почте, но совсем не тот, которого я ожидала.
«Дорогая Хелен.
Жена показала мне недавнюю статью про вас и настояла, чтобы я вам написал, потому что нам обоим было грустно читать о том, как ужасно вы страдали после смерти Сэма.
Я не уверен, что это вас хоть как-то утешит, но я ведь тогда был на месте происшествия: случайно оказался там почти сразу после того, как все случилось. Той женщины в машине не было, я решил, что она побежала за помощью. Мой попутчик выбежал на дорогу, чтобы остановить движение. А я оставался с Сэмом — он был без сознания, и поэтому я могу вас уверить, что он совершенно не страдал. Я думаю, он скончался как раз в то время, когда я был с ним рядом, еще до того, как подоспели полиция и врачи со „скорой помощи“ — кстати, все они, без исключения, оказались людьми сердечными и действовали очень разумно.
