Как я до этого дошла? Играть не свою роль, жить чужой жизнью? Я старалась изо всех сил. Кто-то говорит, что я хорошая мать: наверное потому, что наши дети нечасто нас навещают. С каждым годом все реже.
Мне нравится бродить здесь, по центру Ното, словно призрак, пока ветер, пахнущий морем, треплет мои мысли, пробуждает воспоминания и вместе с ними тоску. Я всегда ненавидела ветер, потому что он меня расстраивает, вызывает беспокойство. Здесь все великолепно, но потихоньку начинает разрушаться. Безумное, сбитое с толку барокко, без радости, без будущего. Я сижу в единственном открытом кафе. Заказываю сироп со льдом. Ты должен скоро прийти, уже почти семь.
Когда мы поженились, я не сомневалась, что все сработает, потому что мое сердце билось не слишком сильно. Меня всегда убивали эмоции, особенно мои собственные, поэтому я решила, что ты подходящая для меня партия, мне казалось, что с тобой я найду укрытие от страданий и разочарований, которые порождаются чувствами. Меня спасал юмор. С того самого первого вечера, когда мы пошли в «Гранд-Отель-дез-Иль-Баромэ» в Стреса с твоей несчастной пятисоткой в кармане.
Это была моя идея, мне хотелось чего-то особенного, ночи в пятизвездочном отеле, не потому, что я высокомерная дура, нет, мне просто хотелось играть. В двадцать два года мне не давало покоя желание играть, оно никуда не делось и сегодня, спустя двадцать лет, ты же никогда не знал, что это такое. Тебе не было весело, когда мы припарковали свой автомобильчик рядом с «мерседесами» и «БМВ». Ты чувствовал себя не в своей тарелке среди скульптур и персидских ковров. Ты не смеялся, не пил, не ухаживал за мной. Ты завел беседу о марксизме, об ужасах мещанства, ты унижал меня. Даже в постели ты занялся со мной любовью, как будто отдавал долг физиологической потребности: никакой нежности. На следующее утро я закрылась в ванной и, глядя на обручальное кольцо, начала смеяться как идиотка. Я прекрасно помню, что я тогда себе сказала: «Какой бред! Я замужем!» Я никак не могла остановиться.
Ты всегда скупился: на внимание, на чувства, на деньги.
Ты устраивал скандалы, если я выбирала помидоры чуть дороже или покупала какую-нибудь безделушку.
На наше первое Рождество после свадьбы я подарила тебе золотые часы, Vacheron Constantin, о которых ты долго мечтал. Я потратила все свои сбережения, а ты взял и вернул мне подарок, потому что испугался, что, приняв его, тем самым развяжешь мне руки для последующего разорительного шопинга.
Я решила попробовать еще раз и в День святого Валентина купила тебе футляр для зажигалки, сувенирный, из цельного серебра. Ты невозмутимо осмотрел его, а потом принялся выспрашивать, сколько я за него заплатила. Потом взял кухонные весы и ежедневник, взвесил футляр, сверился с котировкой серебра и подсчитал, сколько он должен стоить.
Я, как обычно, оскорбилась до глубины души и повела себя по-дурацки. Несколько месяцев ты спал в той комнате, которая планировалась как детская. Другая бы тут же ушла, а я осталась. Из-за малодушия вкупе с гордостью, упрямством, недоумием и детским оптимизмом.
Желание играть.
Когда ты начал продвигаться по карьерной лестнице, я стала тратить всю свою зарплату на себя. Я покупала наряды, сумки, обувь каждый день, даже если мы никуда не собирались пойти. Я втихаря надевала их два или три раза, а потом за полцены продавала подругам. Как будто внутри меня разверзлась бездонная пропасть. Я обставила наш дом у моря, потом тот, в горах. Ты все меньше бывал там. Исследования, пациенты, конгрессы, ты стал блестящим уважаемым психоаналитиком, а я помогала тебе не ударить в грязь лицом, когда во мне, как в жене, возникала необходимость.
По этой же причине ты решил завести детей.
Ты преодолел первоначальное отвращение (в двадцать пять ты мне сказал, что никогда не хотел бы иметь от меня ребенка, потому что если он будет похож на меня, то ты не сможешь его выносить!), и родились Джакопо, Лучилла и Ирэн. Няня и твоя мать почти сразу забрали их себе, а я и не препятствовала этому. («Какой бред! Я мать!»)
Я чувствую себя хорошо, только когда путешествую, в поезде, в самолете, в машине. Когда мозг отключается, мыслей нет, и я могу посмотреть на себя со стороны, как зритель. Такое со мной случалось и в детстве, но тогда меня это пугало. Сейчас, наоборот, это освобождение, сразу все мне кажется таким мимолетным и смешным. Мне удается даже улыбнуться, не только посмеяться, и я думаю, что жизнь — это сплошное надувательство.
Не знаю, зачем ты сюда приехал — на очередной научный консилиум или чтобы повидаться с одной из своих случайных любовниц. Меня это совершенно не волнует, потому что наши жизни мало соприкасаются. Ты считаешь, что я фригидная, а я коллекционирую любовников.
Наверно, это началось, когда я перестала собирать наряды. Прошлым летом, когда я целых две недели путешествовала в одиночестве, у меня завязался роман с одним ковбоем, красивым и очень соблазнительным. Но без гроша в кармане. Конечно, я и не думала менять свою жизнь. Мы с тобой спим в соседних комнатах, и, когда довольны собой (каждый своей персоной), нам даже удается быть вежливыми друг с другом. Хорошие дети, хороший дом, хорошее воспитание. Все идет без потрясений, как по маслу. По маслу, сбитому из денег.
Ну вот, я вижу, как ты выходишь из дверей здания на другой стороне площади. Ты приближаешься, прямой, с сигаретой во рту. Ты мне не нравишься, я стараюсь прикасаться к тебе только тогда, когда кто-нибудь смотрит на нас, когда я могу играть. Иногда я пытаюсь удивить тебя нежностью или легким поцелуем в щеку. Ты недоверчиво смотришь на меня; и я горжусь тем, как исполняю свою роль! Ты уже в нескольких шагах, у тебя довольный вид.
Как будто тебе удалось укротить меня.
Поцелуй в щеку и вопросительная полуулыбка.
Улыбаюсь, опустив глаза, потом с невинным видом смотрю на тебя, стараясь вложить в свой взгляд самые приятные воспоминания.
Теперь ты расслабился, думаешь, что выиграл: у тебя такой же взгляд, каким охотник смотрит на безжизненную жертву.
Никакой жалости.
Один выигрывает, другой проигрывает.
Вот в такие моменты прежняя Ева пытается восстать.
Я чувствую, как катятся слезы; боль и гнев за то, что приходится скрывать правду, перерастают в крик.
Последнее усилие.
Я накрываю твою руку своей: «Идем, ты устал. Зайдем в отель переодеться. Я заказала столик в чудном ресторанчике у моря».
Мой голос нежен, я с любовью смотрю тебе в глаза.
Ты не услышишь долгий жалобный хрип.
Думаю, именно в этот момент я убила прежнюю Еву.
Адамо
Никогда не довольствуйся тем, что есть! Даже самое плохое вино лучше газировки, и, если не можешь позволить себе шампанского, пей хотя бы шипучку. Заменители отравляют, развращают, плохо действуют на память и, в конце концов, разрушают мечты.
