«Чертова Тамарка так невовремя подорвала мой авторитет, —
подумала я. — Начну кричать, что пропал ребенок, он бригаду вызовет. А что
кричать? И кем представится? Представлюсь собой, — теперь, после спектакля
Тамарки, он насторожится, еще и в психушку сдаст меня. А, была не была.»
Я не стала врать и рассказала все, как есть, мол пропал мой
сын Санька. Гургенов молчал. Молчал. Думаю, размышлял в какой стадии моя
шизофрения. Слишком похоже было на новый приступ.
— Умоляю, — воскликнула я, — найдите для меня хоть минутку.
Нам надо срочно встретиться и поговорить. Я в совершенном отчаянии.
— Вы где? — спросил Гургенов.
— В Тамаркином кабинете, — ответила я.
— В офисе Тамары Семеновны?
— Да.
— Там и оставайтесь, — приказал он, и в трубке раздались
гудки.
Я замерла, гадая, что теперь будет: кого мне ждать —
Гургенова или бригаду психиатрической службы?
На фоне этой мысли были и другие: все о Саньке. Кляла себя
за ревность и любопытство. Какого черта я за Женькой следила? Какого черта в ту
дыру за ним понеслась? Какого черта собралась с моста топиться? Какого черта
раньше американца не спрыгнула?
Вдруг страшно захотелось знать, что плела я Гургенову в день
нашего с ним знакомства. Пожалуй, это была единственная полезная мысль. Вспомни
я, что плела, и, возможно, появится шанс реабилитироваться. Восстановить доброе
имя мне было необходимо, я старательно начала вспоминать.
Ну, так и есть: ничего хорошего не плела. Как раз тогда на
моем жизненном горизонте появился наблюдательный Буранов, он-то мне глаза на
мужа и открыл. Обратил мое внимание на поведение Женьки, и сразу выяснилось,
что нет у меня никакого семейного счастья. Я с ужасом заметила, что Женька мой
начал из дома пропадать, я заревновала, вдруг поняла, что он нашел другую,
жаждала отомстить и в каждом встречном мужчине пыталась будущего любовника
рассмотреть. Вот в такое неудачное время в кабинете моей Тамарки и подвернулся
Гургенов, вполне еще молодой и очень привлекательный для любой женщины.
Конечно я тут же, не сходя с места, попыталась его
обольстить, несла что-то про свое любвеобилие — откуда бы оно только взялось у
меня? Остается лишь надеяться, что остроумие не изменило мне. Если все
выглядело серьезно, у Гургенова действительно есть основания меня шизофреничкой
считать.
Я даже расстроиться от этой мысли не успела; в кабинет вошла
секретарша и сообщила, что меня ждут в приемной.
— Неужели Гургенов? — изумилась я. — Так быстро?
— Не он, — ответила секретарша, — но от него.
Из кресла я катапультировалась прямо в приемную: там
действительно поджидали меня головорезы из свиты Гургенова. Их почему-то было
трое, будто одному было не по плечу показать дорогу к Гургенову, ну не
справился бы один с такой «сложной» задачей. Впрочем, трое так трое, мне все
равно.
— Поехали! — скомандовала я.
Однако, головорезы подчиняться мне отказались. Самый
огромный из них спокойно на меня посмотрел и спросил:
— Софья Адамовна Мархалева?
— Да-да, это я, хоть и сама уже этому не рада, — притопывая
от нетерпения, воскликнула я.
— Поднимите вверх, пожалуйста, руки, — сказал самый
огромный.
Я не поверила своим ушам и тупо зависла на нем удивленным
взглядом.
— Хенде хох! — вдруг гаркнул второй головорез, и мои руки
сами собой взметнулись.
Огромный дал знак, и двое верзил засновали своими лапищами
по моему телу.
«Оружие ищут, — подумала я. — Не доверяют козлы!»
Облапав меня с ног до головы, они вывернули карманы моей
куртки — на пол упала визитка Доферти. Один из троих поднял визитку, покрутил,
протянул огромному. Тот бегло пробежал по ней глазами и вернул визитку мне.
«Зачем, спрашивается, глазами бегал? — ехидно усмехнулась
своим мыслям я. — Можно подумать, что-то понял. Там же по-английски.»
— Все в порядке, — сказал он, — идите за нами.
И я тут же вырвалась вперед.
Я бежала, а головорезы Гургенова спокойно топали за мной.
Выскочив на улицу, я закрутилась по тротуару, как озабоченный блохами Тузик за
своим хвостом: куда? Куда?! Куда!!!
Головорезы подхватили меня под руки и буквально внесли в
широкий и длинный автомобиль, медленно выкатившийся из-за угла. Не знаю почему,
я начала рваться обратно, хотя, автомобиль был хорош.
Признаться, таких автомобилей я раньше не видала и сходу не
смогла его марку определить. Да мне и не до этого было, я негодовала и пыталась
выразить головорезам свое «фи», они же заталкивали меня на заднее сиденье и
затолкали. Желая выйти, я решительно схватилась за ручку двери и почувствовала
на своем плече чью-то теплую руку. Оглянулась — Гургенов с доброй тревогой
смотрел на меня.
— Здрасте, — сказала я, оставив и головорезов и дверную
ручку в покое. — Не думала, что вы сами приедете за мной.
— Я понял, что дело срочное, — ответил Гургенов, давая
водителю знак трогать.
— Срочное, очень срочное, — залепетала я.
— Тогда сразу и рассказывайте.
Я заглянула в глаза Гургенова, стараясь понять, что он за
человек. Порой для этого годятся и глаза. У Гургенова они были странные:
разного цвета. Один — карий, другой зеленый. Разные, но добрые глаза.
И с чего вдруг он, такой важный и занятой человек, решил
откликнуться на мой отчаянный зов?
Изменила бы себе, если бы не задала ему этот вопрос.
Гургенов спокойно ответил:
— Когда женщина просит о помощи, мужчина не должен
отказывать.
«Вот он, восточный человек! — подумала я, загораясь
надеждой. — Такой обязательно моего сына найдет, моего Санечку, моего ангелочка.»
Вдохновленная этой мыслью, я подробно рассказала Гургенову
все, начиная с того момента, как увидела любовницу мужа, стелившую постель, и
заканчивая звонком Тамарки. Умолчала лишь о рвущемся в любовники Буранове.
— Ваш муж не знает о случившемся? — удивился Гургенов.
— Нет, — ответила я. — Даже думать о нем не хочу. Говорю же,
я влюбилась в другого, в американца. Он, правда, странный какой-то. Даже
подозреваю, что он шпион. Агент ЦРУ. Но мой муж ничем не лучше — он изменил
мне!
Брови Гургенова поползли вверх, выражая удивление, которое,
впрочем, плавно переросло в задумчивость. Наконец он изрек:
— Красота кукушки в ее пении, красота женщины в ее чистой
преданности мужу. Там, где есть преданность, нет места измене.
