«Очень глубокие мысли, — подумала я. — Нужно было звать
Гургенова, чтобы услышать такие перлы.»
Я вспылила:
— Преданность! Как вы можете так говорить, когда муж первым
изменил мне? Кстати, первым и единственным в нашей семье, потому что я ему еще
не изменяла — не успела. И вообще, разве это важно сейчас? Сейчас важно найти
моего сына!
Гургенов снова задумался.
— Что же касается агентов ЦРУ, — неожиданно произнес он, —
то с одним из них я лично знаком. И этот человек совсем не похож на американца
из вашего рассказа. Американец мне симпатичен.
— Мне еще больше, — заверила я, но Гургенов уже не слушал
меня.
Он снова задумался. Еще глубже, чем прежде.
Думал он долго. За это время я, мучимая молчанием, изрядно
исковыряла ногтями дорогое кожаное сидение его автомобиля. Наконец он
заговорил.
— Хорошо, что мы знаем город, где это случилось, — сказал
он. — Вашего американца из аэропорта сразу туда увезли?
— Не уверена, в этот ли город его вообще в первый раз
увозили.
— В первый раз? — удивился Гургенов.
Я пояснила:
— Он путано рассказывал, сами понимаете, иностранец. Думаю,
увозили его несколько раз, на мосту-то он был в пижаме, а в аэропорту он был в
костюме. Не злодеи же его переодели.
Гургенов кивнул.
— Понятно, — сказал он. — Ничего вам не обещаю, но ребенка
найти мой долг. Его я выполню.
И он дал знак водителю остановиться. Лицо его было спокойно
и непроницаемо. Я поняла, что аудиенция закончена. Не испытывая никакого
удовлетворения, испугалась и закричала:
— Не хотите ли вы сказать, что я выйти должна?
— Говорите, пожалуйста, тише, — попросил Гургенов.
— Не хочу выходить, — зашипела я.
— Вас никто не заставляет, но что вы будете делать здесь?
— С вами говорить.
— Но о чем? Вы все уже мне рассказали, и я вам все сказал.
— Да, но разве на этом разговор закончен? Вы не знает разве
как это происходит у нормальных людей? Мы теперь должны раз по десять повторить
все, о чем говорили, а когда таким образом закрепим полученную друг от друга
информацию, минуты две попрощаемся и разойдемся. По— другому я не могу. В моей
жизни и без того слишком много непривычного происходит, так можно и с ума
сойти.
Гургенов уставился на меня своими разными глазами. Он
молчал; я растерялась. Абсолютно не знала, что сказать — ничего в голову не
приходило. На языке ни одного слова. Бывает такое иногда со мной, как это ни
фантастично.
— Почему вы молчите? — спросил Гургенов. — Вы же хотели
говорить.
— Ах, да, — опомнилась я. — Так вы найдете, значит, моего
сына?
— Я уже вам сказал.
— Спасибо, я просто так, чтобы внести ясность. А я? Вам не
нужна моя помощь?
Брови Гургенова медленно поползли вверх. Это было страшно:
ползущие вверх брови на спокойном невозмутимом лице. Я струхнула.
— Нет, — прошептала я, — вы не так меня поняли. Просто не
могу сидеть сложа руки. Привыкла действовать, а что делать не знаю. Может вы
мне что-нибудь посоветуете? Как бы вы поступили на моем месте?
— На вашем месте?
Его брови опять поползли вверх. Мне почему-то жутко стало,
уже не рада была, что не покинула машину добром. Зачем уперлась? Что за
характер?
Однако Гургенов не рассердился. Пошевелил, пошевелил бровями
и ответил:
— Я бы на вашем месте разыскал того американца. Зря вы с ним
утром поругались.
— Думаете его надо разыскать?
— Да.
— Как же я его разыщу?
— Он же дал вам визитку друга, — напомнил Гургенов. —
Доферти, если память мне не изменяет. И попытайтесь установить связь с тем
человеком, в квартиру которого посылал вас американец.
— Ах, точно! — обрадовалась я. — Я разыщу его! Разыщу! Я их
всех разыщу!
— Это поможет в поисках ребенка, — заверил Гургенов. —
Американец наверняка знает кто эти люди, которые украли ребенка. Знает он и
чего они хотят, а нам полезно знать, чего хочет американец.
«Он прав, — подумала я, — этот американец ведь зачем-то
приехал в нашу страну. Может как раз в этом и будет разгадка. Даже если он сам
и не знает, кто сбросил его с моста, это можно вычислить, выяснив чего надо
американцу в России.»
— Я постараюсь все разузнать и тут же вам позвоню, —
воскликнула я и, смутившись, робко спросила: — Можно?
— Можно, — кивнул Гургенов. — Я вижу, вы не сумасшедшая, —
добавил он. — Тамара Семеновна боялась, что я неправильно вас пойму?
— Да.
— Она напрасно боялась.
— Вы поняли меня? Вы точно верите, что я нормальная?
Этот вопрос сильно волновал меня, потому что не хотелось,
чтобы Гургенов забыл про мое существование, как только я выйду из машину.
— Вы нормальная, — ответил он. — Абсолютно нормальная.
Я успокоилась, а Гургенов посмотрел на часы. Я поняла, что
уже достаточно злоупотребила его вниманием и даже терпением.
Выйдя из автомобиля Гургенова, я в который раз подивилась
тонкости восточного человека. Без лишних вопросов он вернул меня туда, откуда
взял: к подъезду Тамаркиной компании.
И все же я подумала: «Не могу избавиться от ощущения, что
женщина для него всего лишь вещь. А может не только женщина, а и все люди для
него всего лишь вещи? Как отстраненно и бесстрастно рассматривает он мир…»
Однако, долго думать о Гургенове я не могла, потому что
одержима была желанием еще раз посетить ту квартиру, в которую посылал меня
американец. Я поднялась в Тамаркин офис и, пользуясь чувством вины ее
секретарши, бессовестно вязавшей меня, заявила:
— Мне срочно нужен транспорт.
— Нет проблем, — сказала она и выделила мне автомобиль с
водителем.
Я сразу же помчалась к верному другу американца. Бесстрашно
вошла в подъезд, поднялась на третий этаж, постучала в девятую квартиру и…
дверь открылась. На пороге стоял высокий кудрявый молодой человек в легком
дорогом плаще.
«Друг неплох,» — подумала я, незамедлительно делая знак
ладонью. Как только моя ладонь с груди вернулась обратно ко лбу, я
многозначительно посмотрела на кудрявого и спросила:
— Поняли?
— Нет, — признался он.
