— А я и не собираюсь с тобой разговаривать, — отбрасывая
всякую учтивость, отрезала я. — У меня украли ребенка, умник! Думаешь мне до
разговоров?
— Украли ребенка? — воскликнул он. — Так это правда?
— А вы думали, что русские женщины шутят такими вещами? Не
знаю как там у вас в Америке, а у нас в России…
— Да-да, я уже понял, — поспешно прервал меня американец. —
У вас ужасно, у вас воруют детей, а от меня вы чего хотите?
Я пожалела, что нет его у меня под рукой — точно ударила бы.
— У нас не ужасно! — завопила я. — Во всяком случае не ужасно
было до тех пор, пока не понаехали всякие американцы, вроде вас. Мой ребенок
тоже не подвергался опасности, а жил под опекой бабы Раи, как у Христа за
пазухой. О клюшке мечтал ребенок, значит остальное у него было. Жил припеваючи
и не тужил, а тут вы с моста свалились на нашу голову!
— Вы хотите сказать, что ребенка украли из-за меня? —
невозмутимо поинтересовался американец.
— Не хочу, но говорю, — отрезала я. — Его украл тот
«братан», который позорно сбросил вас с моста.
— Вы уверены?
— Да, черт возьми!
По длительному молчанию я поняла, что произвела впечатление.
— Хорошо, — наконец откликнулся американец. — Я попробую для
вас что-нибудь сделать. Позвоните моему другу часа через два…
— Что?!! — взревела я. — В своем ли вы уме?
— А чего вы хотите? — спокойно спросил этот идиот,
по-другому не скажешь.
Я завопила:
— Хочу знать: что у вас в груди вместо сердца?! Пропал мой
сын, не представляю кто его украл, а вы представляете и предлагаете мне сидеть
и ждать целых два часа, целую вечность? И все это пока вы подумаете что для
меня сделать?! Креста на вас нет! Иноходец!
От волнения я стала заговариваться.
— Иноземец, — спокойно поправил меня американец. — Иноземец.
— Какая разница. Кстати, я была в той девятой квартире, куда
вы засылали меня.
— И что? — насторожился он.
— Это не телефонный разговор.
— Хорошо, — сдался американец, — давайте встретимся.
— Слава богу! — воскликнула я. — Как быстро все до вас
доходит! Вы по-прежнему на своем «Кадиллаке»?
— Нет, скажите куда приехать, приеду на такси.
Я подробно ему объяснила как доехать до компании Тамарки и
раза три повторила адрес, однако этот иноземец почему-то никак не мог понять и
в конце концов сказал:
— Один момент, я сейчас загляну в карту.
— Черт возьми! — закричала я. — Зачем вам карта? Скажете
таксисту куда вас везти, это в самом центре Москвы, любая собака этот адрес
знает.
— Я не собака, — спокойно ответил он, — возможно поэтому и
не знаю.
Хотелось крепко ответить ему, но я подумала: «Не стоит
спешить. Выскажу все при личной встрече, чтобы раньше времени не вспугнуть.»
— Да я совсем рядом нахожусь, — обрадовался американец,
видимо вдоволь наглядевшись в свою карту. — Выезжаю, ждите.
И я начала ждать. Нервничала при этом ужасно. Перед глазами
стояло смеющееся Санькино лицо… Мой сыночка! Мое солнышко!
Передать не могу, как было больно. Я себе поклялась, что в
тот же миг умру, если с Санькой случится плохое.
Уж не знаю в чем бы еще я себе поклялась, если бы не
появилась на пороге Тамарка. Тамарка собачилась страшно, во всевозможных
выражениях ругая какого-то козлину, который поставил свою рухлядь напротив ее
подъезда — как раз там, где Тамарка привыкла ставить свой пошлый «Мерседес».
Я уже готова была ей посочувствовать, но вдруг меня осенило,
что это же американец мой приехал. Он же говорил, что находится совсем рядом.
— Где эта рухлядь? — завопила я, живо катапультируясь из
кресла.
— Мама, не волнуйся ты так, — успокоила меня Тамарка. — Мои
пацаны за угол потащили козлину вместе с его рухлядью. Там, думаю, он и стоит.
— Это же Майкл мой! — воскликнула я. — Мой возлюбленный
американец!
— Приятно, Мама, что ты узнала, наконец, его имя, —
порадовалась за меня Тамарка. — Лучше поздно, чем никогда. Но почему он приехал
на рухляди? Какой-то ужасный «Москвич» тридцатилетней выдержки. Коррозия прямо
на глазах дожирает этот соцпродукт. Или мне почудилось, что ты расхваливала
чудесный «Кадиллак» американца?
— Ничего тебе не почудилось. Не знаю почему он не на
«Кадиллаке», может пресытился, но рухлядь его сейчас же на место верни! —
потребовала я.
Тамарка бросилась выполнять мою просьбу: она схватила
сотовый и сходу выматерила кого-то, после чего потребовала «вернуть все в зад».
— Порядок, Мама, — сообщила она. — Рухлядь уже вернули. И
молодец, Мама, что дождалась меня. Ох, Мама, — мгновенно пригорюнилась Тамарка,
— как баба Рая измотала! Как измотала! Живого места в моих нервах нет!
Я уже готова была бежать из Тамаркиного кабинета, но,
услышав про бабу Раю, остановилась.
— Что — баба Рая?
— Так и не уговорила ее из дома уехать. Заладила старушка:
«Буду сторожить добро!»
— Правильно заладила, — похвалила я.
— И про Саньку, говорит, что-нибудь «скажуть». И я думаю,
Мама, что и правильно. Не могут же ребенка схватить и ничего не сказать.
Обязательно позвонить должны, поэтому и оставила я там бабу Раю. Двух пацанов
своих ей дала. Она их кормит уже, а они ее сторожат и ждут звонка от ирода. В
общем, Мама, в доме полный порядок.
Я не разделила Тамаркиного оптимизма. Слезы навернулись, в
носу защипало, горло перехватили спазмы…
— Мама-Мама, не горюй, — воскликнула Тамарка, заметив слезы.
— У меня проклюнулось уже кое-что. К вечеру дома Санька будет.
Она безбожно врала, я знала это, потому что кому— кому, а
мне Тамарка врать не умела. На моих глазах этому делу училась.
Я махнула рукой:
— Ладно, пойду, спешу.
— Куда? — испугалась Тамарка.
— Сама знаешь — куда. К американцу. Он-то должен знать
что-нибудь про этих «братанов».
— Я с тобой, Мама! — попыталась увязаться Тамарка, но я
запротестовала:
— Нет, Тома, оставайся здесь. Вдруг про Саньку сообщат.
И она осталась, а я устремилась к американцу.
Он действительно приехал на рухляди, да и сам был в потертых
джинсах и потрепанной куртке и сходу предупредил, что очень спешит.
