Маруся примерно так ему и сказала, хоть он и не спрашивал.
Потом она села за руль, лихо выкатила «Жигуль» из гаража, резко затормозила,
покинула автомобиль, хлопнув дверцей так, что меня в багажнике аж закалдобило,
крикнула «вот и все дела!» и вспомнила про мани.
Американец мой доллары свои отдал да так и застыл перед
«Жигулем» в молчании. Я страдала, что не могу посмотреть на выражение его лица.
Пришлось ограничиться чистой фантазией.
— А Софья Адамовна где? — понуро поинтересовался он, видимо
не испытывая уже без меня прежней уверенности.
— Дак в подвал же полезла за картошкой, — отрапортовала
Маруся и добавила: — Говорила ж я вам.
— Да-да, припоминаю, — рассеянно подтвердил американец,
думаю, не сводя глаз с «Жигуля».
И наступило молчание.
«Не ляпнула бы ему Маруська от лишнего рвения про пол свой
хлипкий, — с опаской подумала я. — Совсем мужик испугается. Они, американцы,
народ нервный, достатком избалованный, не подозревают, что за машиной можно
собственными ногами бежать, сидя на ее же сидении.»
Маруся про пол не ляпнула, произошло все хуже, гораздо хуже.
Иноземец постоял-постоял в глубокой задумчивости и наконец подал голос, робкий,
правда, но озабоченный.
— Вы мне покажете как это водить? — спросил он. — Наверно
есть свои тонкости?
— Еще сколько! — бодро заверила Маруся и снова полезла за
руль.
Меня в багажнике аж подкинуло, когда рухнул на сидение ее
центнер с гаком.
— Подь сюда, иностранец, — нежно подозвала моего американца
она. — Слышь, я прямо вся тебе говорю: тачка классная и на ходу. Будешь,
буржуй, меня благодарить, еще не раз меня вспомнишь.
Здесь Маруся не обманула, в дальнейшем так и произошло:
американец вспоминал ее много раз, можно сказать на каждом шагу, точнее на
каждом километре, а пока он был весь в сомнениях.
— Полагаете, машина поедет? — осторожно спросил он.
— Ну-у, — обиделась Маруся, — точно знаю. Мелочи только надо
усвоить кое-какие. Когда заводить будешь, слышь, иностранец, подсос не
выдергивай — карбюратор переливает. Так, поддернешь чуть-чуть и сразу взад, и
ключ зажигания, слышь, поворачивай нежненько, иначе втягивающее реле не
сработает, замыкает там что-то. Понял?
— О, да, — промямлил американец.
— Вижу, понятливый у вас мужик, — похвалила Маруся. — С
третьей скорости, слышь, на четвертую перегазовывай — синхронизатор накрылся.
Забудешь — без коробки останешься. Стук и хруст под днищем — ерунда, плюнь и
забудь, это подвесной подшипник последние дни доживает, но тебе хватит. Понял?
— Понял, — ответил американец, в голосе его сквозило
беспокойство.
Маруся, беспокойство заметив, решила насчет меня удочку
закинуть.
— Эх, жалко старушка за картошкой полезла, — сказала она, —
старушка бы тебе помогла. Она в этом деле сильно петрит — инженер, не то что я
— философ. Сколько мы с ней под этой тачкой полежали, под мужиками столько не
были!
И Маруся заржала чему-то, мыслями навеянному. Американец же
начал серьезно сникать.
— И все же, — озабоченно сказал он, игнорируя намеки на
старушку, — хотелось бы знать про подшипник подвесной. Может его сразу поменять
лучше?
— Он еще километров триста протянет, а то и больше, —
оптимистично заверила Маруся и продолжила перечислять недостатки своего
«Жигуля».
Проще было сразу назвать то, что там было в порядке —
лобовое стекло. Новенькое, месяц назад поменяли — старое вылетело к чертовой
матери прямо на дорогу. Все остальное в этой машине могло работать только в
условиях нашей русской действительности, щедро сдобренной отборнейшим матом. Не
стоило об этом и говорить, короче. Однако, Марусе хотелось подробностей.
— Левый стоп, слышь, иностранец, не работает, — похвастала
она, — а когда будешь включать правый поворот, не забудь по баранке посильней
долбануть — сам не включится.
— Простите, что я должен сделать? — учтиво осведомился мой
бедный американец.
— Стукнуть по баранке, — перевела на доступный язык Маруся.
— Да бей, не бойся, выдержит, чай не американская. Быструю езду любишь?
— О, да! — обрадовался бедняга.
— Так не гони, слышь, буржуй, не гони — колеса
разбалансированы и смысла балансировать их нет, резину все одно скоро
выбрасывать. Капот, слышь, открывается плоскогубцами. За тросик, что торчит из
под решетки радиатора, подцепи и… Багажник у меня вообще не открывается, ты его
лучше не тронь.
— Не открывается? — изумился американец.
— Ну, если только изнутри. Аккумулятор дохленький, но еще
недельку послужит, а если все же сдохнет — толкай. У рулевого приличный люфт,
так что по прямой не слишком наяривай, больше зигзагом, зигзагом передвигайся.
— Зигзагом, это как?
Видимо Маруся показала жестами, потому что он трагично
охнул.
— Да, так и виляй. Ничего, — успокоила она, — быстро
привыкнешь. И главное, слышь, я тебя прямо вся прошу: резко не тормози. Ни в
коем случае, а то колодки от левого переднего диска впереди тебя окажутся.
Старушка туда вместо утерянных шплинтов стомиллиметровые гвозди вставила.
— Какая старушка? — наконец заинтересовался американец.
— Ой, да Сонька наша! Ну, ты с ней пришел.
— Софья Адамовна?
— Ну да, мы-то ее так не зовем. С трех лет в один горшок
делали, так что старушка мне она.
— Она в этом что-то понимает? — с беспредельным удивлением
спросил американец.
— Еще как! — заверила Маруся. — Не знаешь ты наших баб.
Старушка, слышь, буржуй, загнула их…
— Вы о чем? — опешил бедняга.
— Да про гвозди я, что вместо шплинтов. Старушка — затейница
— загнула их, ну чтоб не повылетали, но я туда месяца три носа не казала, так
что, иностранец, поаккуратней. Эх, жаль за картошкой полезла она, старушка, а
то бы сейчас глянула. В этом она петрит, дай бог каждому.
— Так может ее подождем? — предложил американец,
пропитавшись ко мне пиететом.
Я пришла в ужас. Этого еще не хватало! Сколько же мне в
чертовом багажнике придется сидеть, если еще и ждать начнут?
— Да не-ее, чё ее ждать-то? В дороге разберетесь, —
оптимистично пояснила Маруся.
«Господи, что она несет! Что несет!» — испугалась я, но
американец проглотил — не понял, а может уже и не мог понимать — зашелся от
наплыва информации.
— О, чуть не забыла, — гаркнула Маруся тоном, несущим людям
радость, — топливный шланг из карбюратора уже раза три на ходу выскакивал, ты
его проволочкой прикрути, а то сгоришь еще к лешему. Ай, давай лучше я
прикручу.
