Подумаешь, категории! У тебя с немцем была еще и не такая разница в весе: откормленный тяж и доходяга. А драться пришлось.
Короче, удары я видел. Но чтоб свалить такого быка! Сел на жопу, пытается встать, но только пердит: ноги отнялись. Я не стал ждать, пока он очухается, и сзади ножом, как свинью, под лопатку. Ой он закричал! Все дохляки наши сразу сбежались. Изя великий охотник, Ошер Гиндин, Дора Большая, санитарка Дина, Эдик Дыскин, даже Берл.
– Чем ты его?
Берл поверить не мог, что я свалил парашютиста. Он и определил, что немца сбросили с самолета, хотя мы в небе никакого мотора не слышали. Значит, надо искать парашют и следы – может, он не один на нашу голову свалился.
Искали до вечера. Парашют нашли. Других чужих следов не обнаружили.
Все с немца поделили. Мне ремень с парабеллумом, складной десантный нож. Губную гармонику я случайно заметил: фриц зажал ее в кулачище. Играл, что ли? Я не слышал, пасся.
Гармонику я обменял у Идла Куличника на фляжку в брезентовом чехле с зеленой пуговкой со звездочкой – конечно, с самогоном, не пустую же. У Идла до войны был белый итальянский аккордеон. Ихл-Михл ему подарил. А он копил на «Вельт майстер». Вот и получил настоящий немецкий «Вельт майстер», только маленький, для партизана самый удобный.
Еще плитка сладкого прессованного кофе мне досталась. Вот тебе и кофе для Джузеппе. У Александра Еременко есть стихи:
Дающих на чай
отличай
от дающих на кофе.
Дающий на чай
это делает все
невзначай.
Дающий на кофе
закончит свой путь
На Голгофе.
Но в роли солдата,
дающего с пики:
глотай.
Прекрасные стихи. Есть над чем подумать хотя бы минуту молчания. И кстати (простите за нескромность), они посвящены… тут мощная музыкальная пауза, вдох-выдох и… да! Вы правильно подумали – гроссмейстеру Балабану.
А шоколад весь сожрал фриц, сволочь такая. И сало. Я целлофан от сала долго лизал, даже в котелке варил – для запаха, с корнями саранки и папоротником. Как грибной суп по вкусу получился. Хоть бы сухарик, галету оставил. Но зато сигареты ни одной не выкурил и получил я целую пачку немецкой «Примы».
Изе-охотнику достался парашют. Это он ведь отыскал его – по припухлости дерна и кучке земли возле муравейника. В тайнике была и складная лопатка. Сталь отличная, проволоку ею потом рубили. Парашют не могли целиком расстелить, места не хватило. Громадный, белый. И, оказывается, весь стропами прошит, в здоровенных рубцах, с железными дырками для строп. Даже трусы не выкроишь, одни носовые платки. Пять кусков шелка я отдал Иде, а один преподнес Доре Большой.
Сигареты разыграли в нашу партизанскую игру «бери-кури»: натянули стропу между березами, на нитках подвесили сигареты. Зажигалку немецкую я не отдал. Самоделку с трутом и огнивом берите, цепляйте.
Первому мне завязали глаза, крутанули – я и плюхнулся. Кругом гогочут, как гуси. Но все тоже шлепались. А Изя, черт, три сигареты срезал. Носом, что ли, курево чует?
Нож Изин я у него на складной десантный нож «шухнул»: настоящий охотничий тувинский нож в деревянных ножнах, обтянутых кожей налима; наборная ручка из бересты – в любой холод теплая, не студит ладонь; к ножнам сыромятью подвязан замшевый мешочек с медвежьим клыком. Потом стали делить сигареты. Пиня Бацких тут как тут. Но он и правда делить мастак. Только от яйца, что курочка снесла, отливать не научился. Его даже Вершигора в свой отряд звал. А дело было так...
Партизаны Ковпака расчищали Жид-озеро под свой аэродром для тяжелых «дугласов». И Сидору Артемьевичу понадобилось много людей не только чистить снег, но просто чтоб общим весом сложить сто тонн – проверить прочность льда. Вот тут и мы пригодились. Да и кому ж расчищать лед на Жид-озе ре, как не жидам. Про то, почему его так назвали, нам рассказал Колька Мудрый[Николай Махлин (1919 – 1943), погиб в бою.], отчаянный ковпаковский разведчик.
У нас был свой Пиня Мудрый – Пинхус Бацких, Бацилла. Жадина, но делить умел как никто. Допустим, спичка... Когда-то, после реформы 1961-го, коробок стоил одну копейку. Кстати, я так думаю: если на одну копейку нельзя ничего купить, хоть газировки стакан, ломтик хлеба в столовой – значит, тут и девальвация, и инфляция, и деньги просто нарисованные. Это самое ж главное: хлеб, вода, огонь. И за копейку!
А коробок спичек считался у нас богатством. Один раз у партизанских соседей наших огонь по неосторожности погас. Так прислали верхового и два фитиля у нас запалили. Ихл-Михл просил передать тому командиру полный спичечный коробок! Це был подарок!
Не в войну, а до войны я видел, как на хуторах бедные белорусы и литовцы делили спичку напополам. А Пиня Бацких мог из одной спички сделать четыре, и все у него зажигались. На хануку ребе Наумчик всегда звал его свечи зажигать – их же за весь праздник сорок четыре свечи надо зажечь. Как свечи делали и из чего, это Пиня тоже сам додумался. И свой секрет на что-то выменял у Кольки Мудрого. Колька рассказал своему ротному Карпо. А рота Карпенки была самая отчаянная у Ковпака. То ли одни евреи, то ли уголовники там собрались, но у всех ни имен, ни фамилий – только клички. Карпо, наверное, доложил Вершигоре – начальнику разведки, и Петр Петрович положил глаз на нашего Бациллу, ему такие хитрецы нужны были в разведку. Да и сам Вершигора начал службу в армии с того, что командир полка назначил его интендантом. И с ходу дал ему задание: разделить бочку селедки на весь полк.
Помню, сколько селедок насчитал Вершигора и сколько бойцов в полку по списку было, но для точности сверюсь с его книгой «Люди с чистой совестью», заодно свою память проверю.
Да, 688 селедок разделить на 985 солдат. Иисус Христос, ясное дело, каждому бы дал по рыбине да еще по хлебу. А Вершигора стал резать и на весах взвешивать. Между прочим, самый глупый способ: кому достанется голова, кому – хвост, кому – сплошное рыбье мясо. Скандал обеспечен. Вершигору сразу разжаловали и назначили помкомвзвода. И правильно. Саша Зиберглейт (был такой старшина у Ковпака по хозяйственной части, полкоробка спичек мне подарил; у них же с Большой землей отлично была связь налажена, даже раненых в госпитали эвакуировали и жалованья чемодан денег доставлял начфин) так и сказал:
– Ай-яй-яй, как же можно так решать? Нужно было дать каждому по полселедки, потом добавить по голове или хвосту. И у вас еще осталось бы сто-двести порций резерва.
А мы что в конкретном случае имели? Селедок нет. А сигареты есть. Семнадцать. Я предложил так: одну мне, одну – моему командиру Берлу Куличнику, одну – командиру всего нашего отряда Ихлу-Михлу Куличнику, одну – Идлу. А то двум братьям достанется, а ему что курить, мизиниклу, как Ихл-Михл и Берл его называли.
Мой план дружно отвергли. И правильно. Какое-то подлизанство получилось.
