Браво, Михаил Афанасьевич!
Но я знал другого Сокова. Ваш – Андрей Фокич, а тот был Василий Александрович, основоположник советского шашечного творчества. Он погиб на фронте, в 44-м. Я – единственный живой шашист, который может сказать, что нанес поражение непобедимому Сокову. В шестом туре чемпионата Белоруссии (1939 г.). Я играл белыми. О победе даже не мечтал; вничью бы выстоять. После 25-го хода Василий Александрович сам предложил ничью. Тут мое сердце дало осечку, но я отказался. На 38-м ходу черные сдались. Даже газета «Правда» об этом напечатала.
Я и сегодня играю белыми. И перестаньте шантажировать меня камнями, холециститом, недостаточностью (забыл чего). Китайцы (конечно, древние, а не современные) считали: «Есть болезни, сохраняющие жизнь. И есть болезни, продлевающие жизнь». Жаль, что они их не перечислили. А может, китайцы знают, но другим не говорят. А сам, Веня, ты как считаешь? В голову приходит только склероз. Он точно удлиняет жизнь, но укорачивает ее смысл. Думай, думай! Ну, если не склероз, так заворот кишок. Как сказал Юдин: «Меньше ешь – дольше живешь».
Но уж коли вопрос поставлен так решительно (не китайцами, а Воландом), то и ответ ребром: в это время дня (и во все дни, во все времена) я решительно предпочитаю белое хлебное вино, как когда-то в любимой моей России называли столь любезную моему еврейскому сердцу водку. Водку ничто заменить не может. Она незаменима. Продукт такой не 61-й по снабженческому реестру на случай войны, а самый первый. И в дни войны, и в дни мира.
Кстати, заметил: давно уже у магазинов не скидываются «по рваному», не троят. А в пятидесятые прохода не давали: «Башашкиным будешь?»
Башашкин играл хавбека, центральный полузащитник ЦДКА. И в знаменитой нашей сборной, которая выиграла золото на Олимпийских играх в Мельбурне (1956 г.), он был третьим номером: 1. Лев Яшин. 2. Борис Тищенко. 3. Анатолий Башашкин... «Золотой» гол югославам тогда забил Анатолий Ильин. Помню репортаж Вадима Синявского, его крик «Го-о-ол!» Как салют Победы!
Вот голос Синявского был для всех праздником. А Левитан, чего бы ни вещал... Хоть из Кремля, хоть с полей, хоть про запуск Гагарина – все получались сводки Совинформбюро. Даже про погоду.
Я часто бывал «третьим». Рубль – не деньги. И пьяным не будешь со стакана. А настроение поднимешь. Иногда интересное трио подбиралось. Один раз на Цветном бульваре разливал академик. Да и первый номер оказался интереснейшим специалистом – басонщиком из мастерских Большого театра; басонщик – это такой хитрый ткач: позументы, галуны, эполеты, золотая канитель. Жалею, что не обменялись телефонами: лучшую тройку уже не составить.
А знаете, я оказался неплохим хавбеком – не пропустил пробить по нашим воротам т о г о с а м о г о, напавшего на нас. На меня-то уж точно.
Нет, третьим был Башашкин, старший майор НКВД. Вторым – тот, неизвестно кто, свалившийся на мою голову. А я, выходит, в том «скинемся на троих» получился номером первым? Выходит. Как ни крути, именно так получается. Никудышный вратарь, но я вытащил мертвый мяч.
Интересно, знал Башашкина Леонид Федорович Райхман? Жаль, я его не спросил, теперь не спросишь. Это ведь он натаскивал начинающего разведчика Николая Кузнецова еще перед войной искусству соблазнять германских дипломатов и прима-балерин. По разработке, будущая легенда советской разведки – красавец-актер, балетоман, завсегдатай «Националя» и «Метрополя», хлыщ. Но не слащавый, а неотразимый, дерзкий, сухой. Агентурная кличка «Пух». Уж не из «Евгения ли Онегина» взято разведческое псевдо?
Толпою нимф окружена,
Стоит Истомина; она,
Одной ногой касаясь пола,
Другою медленно кружит,
И вдруг прыжок, и вдруг летит,
Летит, как пух от уст Эола.
Так вот, Эолом (в прямом смысле; куда уж прямее) для «Пуха» мог быть Райхман, зам. начальника Управления контрразведки.
Мы случайно познакомились в подмосковном профилактории: там проводила сборы команда слепых шашистов, которую я тренировал.
Весна, тепло. Обедаем. За столиком я и две миловидные шашистки, одно место свободно. Подходит мужчина – может, ровесник мне или даже постарше, но язык не поворачивается выговорить «пожилой». Весь какой-то отчеканенный. Так и познакомились: Леонид Федорович Райхман. Ветеран войны. Генерал. На пенсии. Пишет диссертацию по юриспруденции. Его очень заинтересовало, как я тренирую слепых. Я объяснил: мы же играем вслепую, не глядя на доску.
– Вениамин Яковлевич, а что вы делаете после обеда?
– А что надо делать после обеда?
– Гулять в лесу, дышать воздухом.
Дней десять мы так и дышали. Он мне много чего рассказал: был арестован по личному указанию Сталина как агент сионизма и пособник «врачей-вредителей»; после смерти Сталина его восстановили в партийных рядах, наградах, генеральском звании. Через несколько месяцев опять арестовали, уже как пособника Берии. Снова тюрьма. В 57-м освободили. Интересуется космологией. Оттиск одной публикации подарил мне на память: «Диалектика бытия небесных тел». Конечно, я не удержался, спросил, знаком ли он с гипотезой Лапласа об образовании Солнечной системы? Да, знаком. Изучил и лапласовский «Трактат о небесной механике», все пять томов. Тут уж я сел в лужу: трактата не читал. А Райхман читал. Вот тебе и сын ремесленника, и образование получил в двухклассной школе, наверняка в местечке.
Это от Леонида Федоровича я узнал, что сын сестры Гитлера попал в плен под Сталинградом. Сестра кинулась к фюреру, но тот резко ответил: для него все немецкие солдаты равны. А ведь вполне можно было обменять сына Сталина на племянника Гитлера. Да их самих тоже.
А вдруг у фюрера был еще племянник или даже незаконный сынок, и это с ним я стыкнулся в Глыбинской пуще?
Не знаю. И уж точно никогда не узнаю. Хотя много лет бился узнать. Ведь должен быть ответ! Лаплас высказал изумительной красоты мысль, которую я назвал «принцип Лапласа» – переменчивость по закону функциональной зависимости: «Ничто не происходит без причины. Эта аксиома имеет универсальное применение. Если бы какой-либо гениальный ра зум знал все силы, действующие в настоящий момент в природе, и знал взаимосвязь существ, из которой состоит природа, и если бы этот разум мог охватить все это в такой степени, чтобы все эти данные подвергнуть математическому анализу, тогда он смог бы представить в одной формуле движение самых крупных небесных светил и самых маленьких частиц».
В сущности, это то уравнение, которое Всевышний написал на доске Эйнштейну.
Возможно, будущий гений откует такое уравнение, которое как железными лапами якоря соединит механику Ньютона, математику Лобачевского, физику Эйнштейна, космогонию Фридмана – Леметра и объяснит все всем. Но я не доживу. Да и не интересно. Все равно что-то в остатке останется, хоть до тысячного знака после запятой высчитывай… все равно, а это ничтожно малая величина может перевесить всю махину. Так уж устроены весы судьбы.
