– Ну, всё! По местам! – скомандовал Икс Игрекович. – Гена, до сигнала – к реке только спиной. Секунданты – прогуливаетесь, но далеко не отходите.
– А?.. – начал было якобы адмирал.
– Да не заметит он вас! Вы же без мундиров!
– Я хотел сказать: а если он не придет?
– Тогда случится самое неприятное, – пообещал режиссер, – вы не получите денег!
Вдохновленные речью режиссера, особенно последними словами, исполнители высыпали на тротуар. Раиса и Олег Борисович, помахав на прощанье, отправились на противоположный берег. Шли, будто уходили от нас навсегда. Как-то даже грустно на минутку стало. Секунданты и дуэлянт, перебежав дорогу перед близко идущим транспортом, принялись изображать предписанное. А мы, трое, остались в салоне «Газели». «Лексус» маячил чуть впереди и блестел, как надраенный сапог. А за нами, я оглянулся, тоже устроилась машина. Что-то насторожило меня, но насущные заботы не позволяли отвлекаться. Эдик сидел рядом с водителем, провожая взглядом проносящиеся автомобили. Если проносилась очень дорогая модель – вздыхал.
У Икс Игрековича затренькал мобильник. Как-то безрадостно, у иных – хитовые мелодии, у одного балбеса крик: «Стой! Руки вверх!», а у него…
– Да. Понял, – убрал мобильник, сказал нам: – Идут. Признаться, был не уверен.
Эдик перестал ловить взглядом автомобили и уперся в тот берег, поджидая появление своей зазнобы. Впору ему бы идти на поединок, чтобы убить соперника. Да кто ж знает, где его счастье? Может, и не соперник Д. ему, а избавитель? Может, спасает судьба старого греховодника, как знать?
И я смотрел на тот берег, там, за большим заводским зданием, через дорогу, особняк бывшей администрации. Делали не так давно ремонт и – стильную ограду столетней давности поменяли на новую. Это, как если бы человек пришел запломбировать зуб, а ему все выдрали и новые вмостили. Впрочем, это сравнение не подходит – кованую ограду, скорее всего, дошлые спецы запродали какому-то нуворишу в его загородную резиденцию, а чужие зубы врач домой не понесет, не продаст, не обогатится. Всё разворовали, и – никому не скажи! Терпи. Из сельских храмов иконы намоленные воруют – ущерб исчисляют по стоимости; награды у стариков – по стоимости медалей, это все равно что убийство человека мерить по весу тела и подсчитывать по цене мяса на рынке!
Мы ждали. Эдик радом с водителем, Икс Игрекович – за водителем, у окна с видом на мост; я – у окна с видом на тротуар, где пешеходов не было, а у стены сидела дворняжка и внимательно смотрела на нашу машину, чувствуя что-то. Потом собака стала смотреть на машину, что припарковалась сзади – черную «Ауди» с четырьмя кольцами на радиаторе.
– Два кольца – на свадебной машине, а если четыре? – спросил я Икс Игрековича.
– Не знаю, – ответил он, не отвлекаясь и удерживая внутреннюю связь с исполнителями. Это уж точно, отпустишь напряжение в своей душе, и все нити связующие провиснут.
Я вновь взглянул на «Ауди» – за рулем мужчина, сразу чем-то мне не понравившийся: лет сорока, голова обрита, а взгляд, будто примеривается, чтобы ударить. Девушка рядом – ой, е-е! Взгляд пленницы – хуже нет такого, поломанного, взгляда у женщин. Даже когда глаза кипят и брызжут гневом, как раскаленным металлом, – лучше; очень, конечно, неприятен взгляд вихляющий, смазанный лживостью, и все-таки поломанный – непереносимее.
Настя с Д. запаздывали. «Хорошо бы, они не пришли», – подумал я, уже от одной этой мысли испытывая облегчение. «Виктор Михайлович, извините, я понимаю, как это неприятно для вас, но концерт не состоится…» – когда такое говорят по телефону, хочется сказать: «Приятно, приятно, не расстраивайтесь», но говорить подобное нельзя, и произношу половину фразы: «Не расстраивайтесь», отчего создается впечатление, что я человек мужественный и, как бы ни было мне тяжко, стараюсь утешить других.
Водитель, лишенный радиорадости, уперся в «Московский комсомолец», в предпоследнюю полосу, набитую объявлениями секс-услуг. Судя по напряженному сопению, чтением он наслаждался. Повидал я ихнего брата. Помню, один рассказывал, как хорошо было при советской власти: машину купил, ужинал всегда в ресторане. «Откуда ж деньги, вы что – министром работали?» «Не, – сказал он, – водителем на Черкизовском мясокомбинате, его строили – торопились: весы в воротах есть, а забора вокруг – нету еще. Ну, мне наложат полную машину, и я мимо ворот – в магазины. Не во все – мне говорили в какие… При советской власти лучше было, а сейчас, чтоб тыщу заработать, – целый день крутиться надо!»
– Идут! – встрепенулся Икс Игрекович.
Показались Настя с артистом. Они шли, словно влюбленные, он наклонялся и что-то ворковал, Настя – млела. Напротив моста остановились. Машины двигались нагло и плотно, не давая возможности перейти. Должно быть, артиста узнавали, и он пару раз махнул кому-то рукой. Икс Игрекович сжимал наготове мобильник. И тут прозвучал голос нашего водителя:
– А ящик-то что – не нужен?
В меня будто кипятком плеснули. И не снаружи, а изнутри! Эдик держал ящик с дуэльными пистолетами на коленях, побоявшись доверить раньше времени секундантам, и вот – забыл, замутив мозги ревностью.
– Убить тебя мало! – напутствовал его Икс Игрекович.
Эдик вывалился на тротуар, заполошенно перебежал дорогу, передал ящик и, рискованно проскользнув сквозь автомобильный поток, вернулся готовым к награде.
– На работе надо думать о работе! – укорительно и с насмешкой заметил режиссер.
А я, оправдывая всех, напомнил народную мудрость:
– У семи нянек дитя без глазу!
И в очередной раз зарекся не осуждать и не высокомерничать – не будь таких лоботрясов, как наш водитель, что бы делали такие умники, как мы?
Секунданты, мелко прогуливаясь, изображали задушевную беседу. Гена, стоя спиной к парапету, изучал что-то на асфальте, и так достоверно, что якобы адмирал, проходя мимо, тоже посмотрел в асфальт – не зря все-таки турнули его из театра.
Настя и Д., улучшив момент, перебежали дорогу, причем эта дуреха была счастлива, красива и порхала, как бабочка. Д., вдохновленный ее соблазнительностью и «Лексусом», стоящим за рекой, выглядел смертоносно для женского сердца.
– Пошел! – тихо и веско скомандовал Икс Игрекович.
Наш дуэлянт Гена выпрямился, зыркнул по сторонам… Я тоже глянул – все ли в порядке, и споткнулся о взгляды, сидящих в «Ауди». Они тоже взирали на Настю с артистом, но как – мужчина со злорадством и мстительностью, девушка – с болью, словно ей выкручивали руки. Я тронул режиссера за плечо и, когда он недовольно обернулся, кивнул назад. Он посмотрел, и в глазах у него, как птица, пролетела догадка. Смекнул и я: мужик – заказчик. И хотел он – в меня опять будто плеснули кипятком, но теперь уже снаружи! – унизить артиста перед этой несчастной. Унизить с нашей помощью.
Я уставился на Икс Игрековича, он – на меня. Эдик, ничего не подозревающий, выкарабкивался из машины с видеокамерой, готовясь к съемке. Настя с артистом уже поднимались по ступеням, навстречу им, почти синхронно, поднимался Д., конвоируемый секундантами. Якобы адмирал вышагивал, любуясь собой, словно стреляться предстояло ему и геройски погибнуть во славу Отечества! А якобы генерал озирался, будто спер что-то и боится, как бы его не поймали.
