— Нельзя ли посмотреть еще какие-нибудь страницы вашего романа?
— Это было бы нескромностью, — отвечал Бука, уткнувшись в платок прохудившимся носом. — Никак не могу справиться с этой простудой!
— Может быть, мне поговорить с вашим агентом?
— А у меня нет агента.
Сам будучи лучшим своим агентом, Бука отвечал уклончиво или вовсе уходил от ответа, а контракты ему предлагали очень выгодные. Чем дольше он тянул с окончательной договоренностью, тем выше взлетали ставки гонорара. В конце концов Бука все же подписал с издательством «Рэндом-хаус» договор, по которому один аванс выражался суммой с шестью нулями, что теперь в порядке вещей, но это был еще пятьдесят восьмой год, тот год, когда «Монреальцы» взяли третий Кубок Стэнли подряд, а «Бостонских мишек» в пятой встрече разнесли со счетом 5:3. Жоффрион и Морис Ришар забили по шайбе в первом периоде; Беливо и опять Жоффрион во втором; а в третьем заколотил Дуг Харви — пушечным ударом с расстояния в сорок футов. Так что с памятью у старого Барни Панофски все в порядке, и не о чем тут говорить. Макароны откидывают в дуршлаг. Семеро гномов — это Засоня, Ворчун, Чихоня, Профессор, Весельчак и еще два каких-то. [Скромник и Молчун. — Прим. Майкла Панофски.] Институт Вейцмана находится в Хайфе. «Человека в сером фланелевом костюме» написал… нет, не Фредерик Уэйкман, кто-то другой. [Слоун Уилсон. — Прим. Майкла Панофски.] А Наполеона разбили неподалеку от городка, про который Костыль Джонс сочинил дурацкую песенку:
Не вода, не аква-ватер
Подмочила мне кроватер;
Я лишился дара слова —
ВАТЕРЛОО! ВАТЕРЛОО!..
Да, но я ведь говорил о Буке. Эти деньги он отчасти просадил в очко и chemin de fer, отчасти пропил, пронюхал, а что осталось, спустил по локтевой вене, а когда она от него спряталась, стал колоться в щиколотку и даже в язык. А потом звонит ко мне в офис. Был бы у меня дар предвидения, я бросил бы трубку. Но нет.
— Мне бы на твоей дачке перекантоваться какое-то время, — сказал он. — Хочу соскочить с иглы. Приютишь?
— Конечно.
— Только мне нужен метадон.
— У меня есть приятель врач, Морти Гершкович. Он достанет.
Я встретил Буку в аэропорту и поразился, как он исхудал со времени нашей последней встречи; его лоб постоянно орошался капельками пота, стекавшими по щекам несмотря на холод — погода была для конца июня нетипичная.
— Давай отметим встречу классным завтраком в «Эль-Рицо», — сказал я, взяв его под руку, — а потом поедем ко мне в Лаврентийские горы, — где, как я уведомил его, нас ждала Вторая Мадам Панофски.
— Нет, нет, нет, — испугался он. — Сперва тебе придется отвезти меня туда, где я смогу ширнуться.
— Ты ж говорил, что приехал, чтобы завязать?
— Только один раз, последний, или я просто вымру.
Мы поехали ко мне домой, где Бука сразу скинул пиджак, закатал рукав рубашки, обвязал руку галстуком и принялся выполнять сгибания-разгибания, вращать ею, дрыгать и всячески нагружать, пытаясь заставить пропавшую вену выступить, а я в это время грел зелье в ложке. Понадобились три кровопускания, прежде чем удалось правильно ввести шприц.
— Наверное, Форстер как раз под этим и разумел «простое подключение», — рискнул сыронизировать я.
— «Простите, я могу вас спросить: зачем вам шприц?» — заинтересовался аптекарь. — «Отчего же. Просто я готовлю ветчину по-техасски, а для этого ее надо всю обколоть "Джеком дэниэлсом"».
— Ну, теперь поехали завтракать?
— Я — нет. Но я рад тебя видеть.
— Я тоже.
— Сколько таких сигар ты выкуриваешь за день?
— Не считал никогда.
— Не увлекался бы ты ими, они вредные как черт-те что. Слушай, а что получилось из твоего приятеля Макайвера?
— Да ничего толком-то.
— А ведь подавал надежды, или мне казалось?
— М-м-м.
Одетая в лучшие тряпки, на крыльце нас ждала Вторая Мадам Панофски и выглядела очень привлекательно, даже сексуально — это мне честность повелевает «отдать ей должное», как говорится. Она затратила массу сил, в лепешку разбилась, готовя нам обед при свечах. Но Бука задремал уже над первым блюдом (супом-пате из дробленого гороха), его голова стала склоняться, а тело оползать, временами подергиваясь. Я увел его в комнату, которая для него была предназначена, сгрузил на кровать и показал, где для него оставлен метадон. Потом вернулся к обеденному столу.
— Жаль, что так получилось, — сказал я.
— Я старалась, весь день стояла у плиты, а ты уже по дороге успел напоить его допьяна, молодец!
— Это не так.
— А теперь тебе придется сидеть и разговаривать со мной, изображая мир и согласие. Или мне принести тебе журнал?
— Ты знаешь, он ведь очень болен.
— И я не хочу, чтобы он курил в постели. Не хватало, чтобы он поджег дом.
— Он не курит. Говорит, что это вредно для здоровья.
— Ты куда пошел? Я еще баранину не подавала. Или ты тоже есть не хочешь?
— Просто хотел плеснуть себе виски.
— Так возьми и поставь бутылку на стол, чтобы не вскакивать и не бегать каждые две минуты.
— Балдеж. Неужто мы проживем пару дней без ссор?
— Ты еще ничего не знаешь. Во вторник я сдавала твой костюм в чистку, вынимала все из карманов и вот что я там нашла.
Ой-ёй-ёй. Чек из магазина «Ригал флористс», где я произвел покупку дюжины красных длинночеренковых роз.
— А, это, — проговорил я и потянулся за бутылкой.
— Я подумала, ах, как это мило с его стороны. Вымыла вазу и не смела весь день из дому шагу ступить — вдруг пропущу доставку!
— Наверное, они не нашли наш коттедж.
— С каждой минутой у тебя нос все длиннее и длиннее.
— Ты намекаешь, что я лгу?
— Намекаю? Нет, дорогушенька. Я прямо это говорю.
— Кошмар.
— Для кого ты их покупал?
— Между прочим, вся эта история совершенно невинна, но я отказываюсь подвергаться беспардонному допросу в моем собственном доме.
— Которой из твоих шлюх предназначались эти розы?
— Тебе будет ужасно неловко, когда розы вдруг окажутся здесь завтра утром.
— Только если ты огородами проберешься в магазин и оттуда по телефону закажешь еще дюжину. Если ты держишь где-нибудь квартиру с проституткой, то я хочу это знать!
— А что — думаешь, только одну?
— Я жду! Отвечай мне на вопрос!
— Я могу запросто доказать свою невиновность и ответить на твой вопрос прямо вот так, — сказал я и щелкнул пальцами, — но я не буду этого делать, потому что мне не нравится твой тон, и вообще все это оскорбительно.
