«Ну что я за сволочь?!! — думал он. — Нужно немедленно извиниться перед Луизой, Ириной Евгеньевной и Эдуардом Юрьевичем! За тот гнусный „хозяйский“ спектакль, который я устроил им, оттого что мне, видите ли, что-то там, в коридоре кают-компании, перед завтраком не понравилось... И от этого у меня, представьте себе, было очень плохое настроение... Вот гадость-то! Они-то, бедняги, тут при чем?! Созывай всех, мудила, выкручивайся как можешь, проси пардону. Ни хрена — корона с головы не свалится! Да и какая это корона? Так... тюбетейка местного значения. Три копейки в базарный день... Бездарность!»
И, проклиная себя последними словами, Ивлев позвонил в радиорубку и распорядился объявить по громкой связи в помещениях судовой команды, что доктор Ивлев очень просит своих коллег собраться в медицинской части корабля...
* * *
Несмотря на то что в компьютере Мартова стояла дискетка, на которую автоматически переписывалось все вновь появившееся в файле «Путешествие на тот свет», Сергей Александрович все равно спечатывал принтером все эти тексты на бумагу. Читать было привычнее и править удобнее.
И вот в один прекрасный зимний вечер, когда Сергей Александрович получал из принтера наработанные за день четыре странички и совершенно не знал, с чего завтра продолжить эту морскую историю, раздался телефонный звонок.
... Так спустя полтора месяца после возвращения из Варшавы в доме Сергея Мартова снова неожиданно возникла юная гражданка славной Польши — пани Эльжбета Конвицка.
Еще с порога она показала Мартову свой польский паспорт, торжественно украшенный бессрочной шенгенской визой, которая давала Эльке право проживать в Германии столько, сколько будет ее душе угодно, и без особых хлопот путешествовать почти по всей Европе!
— Во сколько тебе это обошлось? — спросил ее Мартов.
— Купу здровья. Он меня за эту холерну визу — натуральне затрахтал!
— Затрахал, а не «затрахтал», — поправил ее Мартов и ни на секунду даже не почувствовал укола ревности. — Ну, так прекрасно. Ты же сама безумно любишь эту работу.
— Так, так! — От злости Элька мешала русский с польским. — Але, в тый праце я хцалам бы иметь в руках добрый инструмент! А инструмента, вогуле, не было! Так — пусты ренки... Я говорю — в руки взять не было что. Ниц не може, а лезет, лезет... Цо я тылько не робила, матка Боска?!!
— Кушать будешь? — прервал ее Мартов боясь, что она сейчас в подробностях начнет рассказывать — чего она только не делала, чтобы вдохнуть жизнь в «инструмент» этого немца, от которого так зависела ее дальнейшая жизнь: виза, деньги, будущий философский факультет, придуманный ею собственный домик в получасе езды от Варшавского университета...
— Обязательно! Только я немножко постираю и сама помоюсь. А ты пока приготовь что-нибудь...
И Элька затеяла генеральную стирку издавна накопившихся грязных рубашек, пижам, маек, трусиков и носков Сергея Александровича. В разных ритмах шумела и постукивала в ванной стиральная машина, хлестала струя душа, и сквозь все эти звуки, можно было услышать, как Элька даже что-то напевает там, за дверью...
Потом ужинали. Элька в халате Сергея Александровича сидела на тахте, поджав под себя ноги, и с аппетитом уплетала венские сосиски с небольшими свежими огурчиками из турецкого магазина.
— У тебя деньги есть? — спросила Элька.
— Да. Сколько тебе?
— Мне ничего. Поедем куда-нибудь хоть на неделю...
И Элька тоскливо посмотрела в черный отражающий квадрат окна, где все-таки можно было разглядеть крупные хлопья падающего мокрого снега.
— А куда?
— Не знаю... Туда, где сейчас тепло и лето, — тихо сказала Элька и заплакала.
Мартов пересел поближе, обнял Эльку, прижал ее голову к своей груди, стал целовать в макушку, успокаивал, ласково шептал что-то бессвязное.
А сам ловил себя на том, что в эти щемящие секунды, при всем его понимании Элькиной женской униженности, он постыдно и потребительски думает совсем не о ней, а о том, что ее последние слова «...где сейчас тепло и лето...» наконец-то подсказали ему, с чего нужно начинать следующий эпизод!..
«Когда б вы знали, из какого сора...»
* * *
... Никакая, даже самая крупномасштабная карта Стенли Уоррена не смогла бы передать истинное очарование этого островного субтропического рая!..
Дом лоцмана Анри Лорана стоял в глубине небольшого и очень густого сада. С задней стороны дома, выходящей в бамбуковые заросли, от ската крыши шел длинный стационарный навес, под которым был установлен стол для пинг-понга. Отсюда же, сделав всего несколько шагов, можно было плюхнуться в бело-голубой двенадцатиметровый бассейн с проточной, изумительно прозрачной пресной водой.
В спасительной тени навеса, вокруг стола для пинг-понга, с маленькими ракетками в руках не очень ловко, но увлеченно скакали два пожилых человека — худощавый, поджарый лоцман Анри Лоран и толстый бывший адвокат доктор Мартин Краузе.
Доктор Краузе не сумел принять сильную подачу Лорана, и белый целлулоидный мячик молнией влетел в густые заросли русселии юнцейн — сказочно красивых ярко-красных цветов на длинных висящих стеблях.
Кряхтя и охая, доктор Краузе полез в кусты искать мячик. Когда же он на четвереньках выполз оттуда и с трудом поднялся на ноги, то бросил мячик на стол и, задыхаясь, сказал:
— Слушайте, Анри... Вы меня в гроб вгоните!.. Вы можете не лупить так сильно? Мне же все время приходится искать этот чертов мячик... А когда я наклоняюсь — у меня кружится голова...
— Я хочу привести вас в нормальную человеческую форму, Мартин, — сказал Лоран. — Вы обязаны сбросить минимум десять фунтов!
— Я никому ничего не обязан! — тоненьким голосом закричал доктор Краузе. — Поэтому я здесь и поселился. И я ничего не хочу сбрасывать!..
Лоран ввел мячик в игру щадящим несильным ударом и сказал:
— Мартин! Я продлеваю вам жизнь...
Доктор Краузе изловчился и отбил вторую подачу Лорана.
— Вы мне ее укорачиваете!..
— Я?! Ну, погодите... — возмутился Лоран. — Вот на Рождество прилетит из Парижа Николь...
Не прекращая скакать с ракеткой вокруг стола, Краузе ужаснулся:
— Кошмар! Я небогатый человек, но готов выслать ей в Париж необходимую сумму, чтобы она провела свои каникулы где-нибудь на Гавайях... Лишь бы не прилетала сюда! Я не могу больше принимать участие в ее катаниях на горных велосипедах, дурацких заплывах и в этом идиотском пинг-понге!..
И доктор Краузе очень прилично, сильным резаным ударом послал мяч на половину стола Анри Лорана.
Но Лоран поймал белый мячик рукой и остановил игру.
— Вы опасный лентяй, Мартин, — сказал он. — Вы хотите лишить меня свидания с любимой дочерью. Какое отвратительное коварство! Достаточно посмотреть на вас и задаться вопросом: почему во все времена человечество заблуждалось, утверждая, что полнота — признак добродушия?!
