А с нами командир дивизии в море пошел. Ночь, темнотища, хоть глаз выколи, море, надводное положение, мы с ним на мостике – давно уже болтаемся, и тут он говорит:
– Приготовиться к погружению!
И все сразу же начинают готовиться – каждый по своей части что-то отключает и сматывает. И матросик суетится рядом, а потом он куда-то пропадает.
А комдив, спросив бумажку, кряхтя – пока мы все готовимся к погружению – держась за поручни трапика, решил вывалить за борт все, что удалось накопить за несколько дней.
Только он затих, как вдруг – представляете? – его кто-то со стороны океана по жопе ладонью хлоп, а потом тихо позвал:
– Товарищ комдив!
У комдива от нахлынувшего ужаса глаза стали такой же величины, как у средней собаки из сказки «Огниво».
Он от страха затрясся да как заорет!
А это матросик раньше него за рубку вылез, опорожнился и назад в лодку двинулся, а тут ему дорогу преградила комдивская жопа, светящаяся в ночи.
Вот матросик по ней и постучал.
До взрыва в яме
Флагманские у нас идиоты.
Это всем ясно.
Другими они просто не бывают.
Наш дивизийный флагманский электрик, например, любит зайти на борт и сказать: «До взрыва лодки осталось пятнадцать минут!».
Это он имеет в виду то обстоятельство, что мы довели материальную часть до такого состояния, что она в любой миг может рвануть.
Как-то он явился к нам в субботу в самый разгар большой приборки.
Пришел, спустился вниз и сразу же полез в аккумуляторную яму.
А я сидел и писал свои бумаги. На лодке все заняты делом, механики возятся в корме с обратимым преобразователем, и на ерунду всякую у них просто времени нет.
А этот все на тележке в яме катается туда-сюда.
А я специально к нему не подхожу, потому что флагманских специалистов надо держать в строгости. Не должны они привыкать к тому, что они пришли на лодку, и тут же все, побросав дела, при них бочком держатся и каждое слово ловят.
Шли б они вдоль забора – тем более что всем некогда.
Этот дурень поездил, поездил в яме, видит – никого нет, никто не волнуется – вылез и говорит громко:
– До взрыва аккумуляторной ямы осталось пятьдесят секунд!
А я специально неторопливо так заполняю документы.
Он крикнул, вылез и пошел писать свои замечания в журнал.
Пусть пишет, урод тряпочный, одним словом.
А в кают-компании у нас в это время доктор сидел.
Наш корабельный эскулап был из новеньких и к этим выходкам флагманских специалистов он еще не привык. Не встречался он еще с сумасшедшими. Вот у нас был до этого флагманский химик, так тот врывался на лодку и начинал орать и кидаться на матросов со всякими предложениями надеть противогазы.
Еле мы его списали по статье «оволосение мозга».
Так вот, док сидел в кают-компании и заполнял свои бумажки. А я за ним наблюдал.
После криков насчет взрыва он стал быстро сгребать бумаги в портфель, а потом стал застегивать портфель, а он у него не застегивается, а потом он бросил все это, упал на диван, вжался в угол, где и закрылся незастегнутым портфелем.
А я тихонько к нему подобрался, постоял над ним, понаслаждался его хриплым дыханием, а потом выставил палец, больно ткнул им его в жопу и сказал:
– Что? Страшно, блядь?
О коренных
– Андрей Антоныч, надо провести работу по вопросам национализма!
Это наш зам беспокоится с самого утра. Мы с ним и со старпомом стоим на пирсе перед лодкой.
– Чего надо сделать? – старпом непрошибаем. Он вчера у командующего был и сегодня выглядит не слишком весело.
– Провести работу! – отзывается с величайшей готовностью зам. – По моим сведениям, матрос Петров вчера заявил, что он является коренной национальностью в России, и поэтому он не будет мыть посуду на камбузе.
– Кто такой Петров? – вопрос старпома адресован мне.
– Андрей Антоныч, он из экипажа Лаптева к нам переведен. Экипаж расформировали, вот нам его и отдали.
– Сергеич! – старпом иногда очень ласково говорит с замом. – Ты от меня чего хочешь?
– Я?
– Ты!
– Я хочу ваших указаний…
– Сейчас я тебе дам эти указания. С Петровым, Сергеич, провести работу по вопросам роста национального самосознания. И сделать это следующим образом: взять его за ноги и окунуть головой в трюм.
– Андрей Антоныч!
– У нас трюм давно не чищен. А я с платком белым потом весь трюм обыщу, и если найду хоть пятнышко, я ему корень оборву! И оборву я его очень аккуратно – как коренной национальности!
– Андрей Антоныч!
– Нет! Не так! Если будет хоть пятнышко, я палкой выгоню все наши национальности на пирс и оборву им всем корень одновременно. Чтоб у них на всех была одна национальность. Бескоренная. Вы что, с матросом не можете справиться?
– Мы, Андрей Антоныч…
– Я еще и этой чушью буду заниматься? Я буду ходить и рассказывать всем про то, как у нас на Руси появилась коренная национальность? Так, что ли? Как всех нас трахали сначала обры, потом хазары неразумные, а потом пришла орда? Вот так и ковалась наша необычность с помощью пришлой национальности! И таким настойчивым макаром национальность пришлая сформировала-таки нам нашу коренную! Для гордости! С помощью одного очень длинного корня! Коренные с пристяжными! Лошади раскосые! Я с вами скоро рожать ежа буду прямо на пирсе! Я должен думать ежечасно о лодке, о людях, о том, чтоб ничего здесь не взорвалось, о снабжении, о боевой подготовке и о том, чтоб в ходе ее ничего тут не сперли! Представители коренной национальности! А теперь еще я должен думать о том, как бы мне получше взлелеять все эти потуги отечественного самосознания! Молодцы! В трюм мерзавца, и там до него все дойдет! Не хочет он посуду мыть, и с этим они ко мне заявились? Сергеич! Ты временами наступаешь мне на мозоль! Интернациональную! Что вам еще не ясно?
Все нам стало ясно.
Через полчаса Петров уже был в трюме.
Гроб с музыкой
Город С. – это наш секретнейший город, в котором или строят подводные лодки, или их ремонтируют. И это настоящий город с троллейбусами, автобусами, такси, светофорами, женщинами.
И женщин здесь великое множество.
А когда женщин великое множество, то до боевой подготовки ли тут?
Нет! Не до боевой подготовки, и потому после построения на подъем военно-морского флага все сразу куда-то деваются до следующего построения на следующий день.
