Шмель собирал нектар и пыльцу. Неуклюжий, он просыпал ее всюду и был вечно недоволен, что так мало собрал. Он не замечал, что сам виноват и сваливал все на Цветок.
– А ну тебя! – говорил Цветок, – Кормишь его, кормишь, а он еще и недоволен!
– Плохо работаешь! – гудел Шмель, – Вечно не успеваешь! – и, сорвавшись с тычинок, улетал, мотаясь из стороны в сторону, а Цветок только качал ему вслед головой:
– Какой невежда!
Шмель иногда сталкивался налету с Солнечным Зайчиком и падал в траву.
– Извините, – говорил вежливый Зайчик, – я нечаянно.
– Ходят тут всякие, – гудел Шмель, выкарабкиваясь из травы, – не собирают и другим мешают. Безобразие!
И вдруг свершилось чудо: старый ворчун Шмель влюбился в Пчелку. Да-да, в ту самую Маленькую Пчелку. И как же он раньше не замечал, что она такая лохматенькая, такая красивая и такая тоже трудолюбивая.
Пчелка видела, как расцветает старый бродяга, когда садится с ней рядом на Цветок, и от смущения теряет пыльцу, но она была еще маленькая и глупая и много себе воображала.
– Ах! – говорила она, – Надо ли мне все это? Он такой старый и такой вечно ворчливый.
Но при этом она никогда не забывала посмотреть на себя в лужицу: все ли там у нее хорошо?
– И потом он толстый, безобразный увалень, – добавляла она, поправляя прическу.
А Шмель пел. Он казался себе снова молодым и стройным и так вежливо собирал нектар и пыльцу, что и Цветок и все остальные встречали его улыбками, как старого знакомого.
– А, это вы? – говорил Цветок, – садитесь. пожалуйста.
– Я только на секундочку, – смущенно гудел Шмель, – Я вас не беспокою? А то все летаю, летаю…
– Что вы, что вы! – махал на это своими лепестками Цветок, – передайте привет Пчелке.
– Ах! – разворачивался налету Шмель и еще сильнее смущался, – Она на меня совсем не глядит!
– Она вас полюбит, – уверял его Цветок.
– Вы так думаете? – возвращался к нему Шмель.
– Конечно. Как вас можно не полюбить? Вы такой добрый.
– Вы правы. Мне хочется что-нибудь сделать для нее.
– Подарите ей нектар.
– Ах, боюсь, примет ли? Это дерзко с моей стороны и невоспитанно – навязывать подарки. Она такая гордая.
– Но вы же от чистого сердца.
– Да, это точно! Мне ничего не надо. Я ей так благодарен. Я так счастлив, что на земле есть Пчелка. Я только сейчас по-настоящему живу. Я подарю ей нектар – будь что будет. А вам не кажется, что она очень красивая и добрая?
– Конечно же, кажется. Я за вас очень рад. Не забудьте передать от меня привет.
– Не забуду, дружище! – гудел шмель и вдруг опять сталкивался с Солнечным Зайчиком.
– Эх! Какой я неловкий! – сокрушался Солнечный Зайчик.
– Что вы, что вы! – говорил ему Шмель, – Это я вас совсем не заметил. Иногда летишь себе и мечтаешь.
– Говорят, вы влюблены?
– Что вы, – смущался Шмель, – она такая молодая, а я такой лохматый. Но ведь я добрый, правда?
– Правда, – улыбался Солнечный Зайчик, – Вы очень добрый. Она должна вас полюбить. Нельзя не любить добрых. А когда она вас полюбит, это будет самая большая радость для всех ваших друзей. У вас так много друзей вокруг.
– Это все так! – осторожно гудел Шмель, – Я и не знал, что у меня столько друзей.
Но однажды Шмель повстречался со старой и злой Стрекозой.
– А, это ты, толстый дуралей! – сказала ему злая Стрекоза, – Говорят, ты влюбился в эту мохноногую дурочку?
– Полегче, ты, треснувшее коромысло! – сразу же загудел по-старому Шмель, – Не встречайся мне больше!
– Сам лучше не попадайся, толстяк! И Пчелке своей передай, пусть не попадается!
Шмель загудел от злости так сильно, что не заметил Цветок, ударился о него и шлепнулся в траву.
– Ой! Вы не ушиблись? – забеспокоился вежливый Цветок.
– Вот еще! – выбирался из травы Шмель, – Пускай не дожидается!
– Вы не должны обращать внимания на эту тощую Стрекозу, – убеждал его Цветок. – Она злая потому, что не пьет нектар. Она абсолютно высохла от злости.
– Ваша правда! – карабкался вверх Шмель, – Только толстые могут быть добрыми.
– Она питается мухами, – вторил ему Цветок, – а разве могут быть добрыми те, кто питается мухами?
– Ваша правда! – успокоился Шмель и снова загудел, проверяя крылья, – Мухи, хоть и неприятные, и такие вечно грязные, но нельзя же их за это все время есть, в конце-то концов! А какая у нее уродливая нижняя челюсть? Вы помните, какая у нее отвратительная нижняя челюсть! Просто нужно запрещать летать с такой нижней челюстью!
– Полно о ней, – говорил Цветок, – А как ваши дела?
– Вы знаете, – неуверенно загудел Шмель, – я так и не решился. Я такой толстый и в этом мое несчастье, и потом я такой лохматый, будет ли она со мной разговаривать?
– Непременно будет, – улыбался Цветок, – не может быть иначе.
– Это уж точно! – соглашался Шмель, – Не может она меня не выслушать, в конце-то концов! И потом мне ничего не надо. Она есть на свете, я думаю о ней день и ночь. Я даже худею, по-моему. Это ужасно приятно.
– Прилетайте ко мне вместе, – приглашал его Цветок.
– Обязательно, – оборачивался налету Шмель.
И вот однажды он уселся на Цветок рядом с Пчелкой и совсем уже собирался открыть ей свою любовь и сказать, что ему ничего не надо, вот разве что подарить ей немного нектара и пыльцы, как вдруг Пчелка, дернув своей красивой головой, сказала:
– Вы меня всюду преследуете. Все мои подруги говорят: «Ну, зачем тебе этот толстяк. Посмотри, сколько вокруг красивых трутней. Они, хоть и не такие стройные, как хотелось бы, но зато не такие увальни, не спят налету».
Бедный Шмель. На него было жалко смотреть. У него ослабели лапки и высыпалась вся пыльца, и он пролил весь нектар. Он весь перепачкался, но не замечал этого. Пчелка давно улетела, а он все сидел на Цветке и размышлял:
– Она права. Она тысячу раз права. Кто я и кто она? Эх, зря я полез с этим нектаром! А как хорошо не знать, что ты не любим! Один только луч надежды, и можно жить. Надеяться и мечтать. Нет у меня теперь мечты. А все потому, что я такой безобразный. Кому нужно то, что я добрый!
– Простите меня, – сказал ему молчавший до сих пор Цветок.
– Ну, что вы! – отозвался на это Шмель.
Скоро все улеглось, и Шмель загудел по-прежнему, собирая пыльцу и нектар. Он все время летал нагруженный, а однажды он даже подрался со стремительной Стрекозой и надавал ей как следует. Но, хоть все и потекло по-прежнему, он больше никогда не ворчал на своих друзей. Да и как можно ворчать на своих друзей, если ты пережил свою любовь…
