В этом монастыре, с прекрасным видом на высочайшие вершины Гималаев, испытываешь пьянящее чувство, особенно ночью, когда повсюду – колыхание звезд, а далеко внизу – мерцание огней города Покхара. Низкие поручни перил на верандах, возносящихся над склоном горы, делают монастырь похожим на океанский лайнер, парящий на высоте птичьего полета. А на восходе и закате – пейзаж доисторический. Здесь становится спокойно и ясно, что все будет так, как угодно Богу. Знайте это и вы, мои жена и сын. Спокойной ночи.
23 декабря 1998 г., среда. Закончились три дня без пищи и питья. Мы промыли кишечник по методу японских отшельников «сюгендо», с помощью горячей кисло-соленой воды и сырых овощей. Скоро будет самая приятная часть преломления поста – сладкий молочный чай.
Вести дневник во время поста я не мог. Весь день мы били в молитвенные барабаны, а вечером становилось холодно, и в комнатах без отопления сразу хотелось под одеяло. Да и усталость в теле сильная, не то что два года назад, когда мы здесь же проводили семидневную практику, а я из-за гипса на ноге сидел не на коленях или со скрещенными ногами, как положено, а в кресле и потому не ощущал боли в ногах – одного из главных препятствий этого духовного испытания. Благодаря чему мне тогда удавалось вести дневник, причем весьма подробный.
Во время практики вспоминаются неожиданные вещи из далекого прошлого. Начинаешь чувствовать, как любишь своих родных. Повседневная суета не позволяла заглянуть в себя, а тут, в уединении, не отвлекаясь ни на что, сосредоточившись лишь на молитве, ты видишь в себе это сокровище любви…
Из какой-то заповедной глубины сердца выплыл рассказ Льва Толстого «Корней Яковлев», который я прочитал три года назад, когда мы с Тэрасавой-сэнсэем были в Грозном, во время войны. Мы остановились на квартире у полурусского-получеченского телохранителя, на пятом этаже дома, в котором тоже, кстати, был разбит насос, как и в этом монастыре, и воду приходилось носить в ведрах со двора.
Рассказ – о купце Корнее. Он возвратился из дальней поездки и узнал, что жена ему изменяла. Корней со злости сломал ей бедро, малую дочку, подвернувшуюся под горячую руку, на всю жизнь сделал калекой – и ушел. Через много лет он вернулся стариком-нищим, думая как-нибудь отомстить за ту убогую жизнь странника, на которую его обрекла жена. Но когда он пришел к ней, то неожиданно для себя понял, что нет у него к ней никакой злобы, а что хочет он дожить с ней остаток лет. Жена его прогнала, и на следующий день Корней помер, но просил передать ей, что за все простил и сам у нее прощения просит.
Меня поразило, как точно Толстой указал, что человеческое начало у купца проявилось только благодаря нищете. Ум Корнея еще продолжал озлобляться на невзгоды, а сердце уже стало добрым…
24 декабря 1998 г., четверг. Сегодня в Покхаре, наводненной европейскими туристами и альпинистами, празднуют католическое Рождество. У нас на горе тоже праздник – пищи, принимаемой с особым наслаждением после поста. Хорошо идет молочный чай с ромом. А на обед к нему были еще и хлеб с джемом, салаты и сладкая зеленая картошка – бататы. Наконец-то мы ели не абы как, кто сидя на корточках, кто стоя, а расставили, как следует, столы и стулья. Пиршество на веранде с видом на Гималаи располагало к беседе.
Тэрасава-сэнсэй сказал, что туристы, поднимающиеся сюда, на смотровую площадку Pokhara View Point, чтобы полюбоваться видами, наверняка удивляются, что за люди живут в таком месте, которое, будь оно гостиницей где-нибудь в Альпах, стоило бы тысячу долларов за номер. Далеко не все знают, что здесь монастырь и что мы живем тут совершенно бесплатно.
Частые гости здесь – американцы. Один спросил, не из школы ли мы Нитирэн, «куда сколько ни приходи, только и слышишь» мантру «Наму-Мё-Хо-Рэн-Гэ-Кё». Сэнсэй говорит, что японскую школу Нитирэн на Западе хорошо знают, но не уважают из-за того, что распространением учения Нитирэна в наши дни агрессивно занялась политизированная, наподобие комсомола, околорелигиозная организация Сока-гаккай. Разрушить созданный ими на Западе скандальный образ Нитирэна крайне сложно. Об этом мастере многие думают как о японском фанатике и непримиримом сектанте, хотя он вовсе не был таким.
Мы слушаем радиоприемник, который купили по дороге сюда, в городе Тансен. Передали, что Америка бомбила Ирак, но, как потом оказалось, это была личная инициатива какого-то военачальника, и бомбардировки прекратились.
Удалось поймать даже волну на русском языке, где говорили, что призывники в России толпами дезертируют из армии, потому что нечего есть. Чтобы вернуть их в армию, пошли на крайнюю меру – всем объявили амнистию. Ельцин очень плох.
Ужинать решили в храме – на веранде вечером слишком холодный ветер. После ужина вышли – и увидели разноцветно мерцающую звезду, она видна только здесь, благодаря чистому воздуху гор.
26 декабря 1998 г., суббота. Хотя монастырь в полном нашем распоряжении, тем не менее покоя здесь мало. Днем постоянно по ничем не огороженной территории гуляют галдящие туристы. Европейцы зачастую не понимают даже, что это не гостиница и не мастерская, как решил один турист, увидев, что я зашиваю свой кроссовок. Гиды специально заводят их на веранду прямо перед нашими комнатами, чтобы показать статую Будды, в одной из комнат дожидающуюся водружения на ступу, и туристы с любопытством заглядывают в другие окна тоже.
Обычно в монастырях Ниппондзан Мёходзи территория разделена на ту часть, куда посетителям можно заходить, и куда нельзя. Мы все возмущались тем, что японцы, дескать, своими заборами и калитками с табличками «No admission»
[108]
отделяют себя от простых индусов, которые не могут прийти запросто в гости к монахам. Но теперь мы поняли, что какая-то грань, дистанция должна быть.
Дошло до того, что прямо сейчас, когда я пишу эти строки, на веранде напротив окна нашей комнаты непальские девушки взяли наши столы и стулья, устроили пикник, включили магнитофон, да еще и вызвали меня к себе, чтобы я сфотографировал их на фоне Гималаев.
Впрочем, Сэнсэй никого не прогоняет. Ведь тут редко бывают монахи, вот люди и привыкли, что это место непонятно чье. Надо просто показать им, что здесь постоянно молятся, и они изменят свое отношение. Поэтому, сфотографировав девушек, я пригласил их к алтарю, поклониться и послушать, как я бью в большой барабан. Непалки послушно засеменили следом и притихли в храме, повторяли за мной поклоны и учились произносить молитву. Однако, когда я дал им знак, что они могут идти, сразу стали шумно фотографироваться у алтаря, хотя я продолжал бить в барабан. Правда, эта нетактичность только оттенила их удивительную способность следовать за монахом как за учителем, авторитет которого не вызывает никаких сомнений.
Сэнсэй после церемонии поразил меня рассказом о том, как Нитирэн толкует сравнение 16-й главы Лотосовой сутры. Отец-врач, который уехал в далекие страны, оставив сыновьям лекарства, – это давно ушедший в нирвану Будда, живший до Будды Шакьямуни. Невероятно – хотя от ухода из мира одного будды до рождения другого проходят миллиарды лет, ступы предыдущих будд, Канакамуни и Кракуччханды, еще можно было раскопать при Будде Шакьямуни, и их стали почитать благодаря тому, что он указал холмы, внутри которых они находились. В Капилавасту есть колонна царя Ашоки на месте одной из таких ступ. Мы видели ее.
