– Так надо было прийти в свое консульство.
– Нет, – говорит Манон. – В кафе я познакомилась с Манон Рико. Вот так все и закончилось для нее и для меня.
– Ты подаешь слишком большую надежду родителям Манон Рико.
– Она сказала, что у нее нет никаких родителей. Зато у меня есть. Так что она отправилась путешествовать, а я взяла ее диплом и отправилась на собеседование к Кнабе.
– Ты слышала что-нибудь о ней?
– Ничего. Похоже, ей понравилось быть мной.
– В это очень трудно поверить, – говорю я. – Знаешь, Манон, я совсем тебе не верю. Ты ведь любишь приврать, правда?
– Ну конечно, люблю, – улыбается Манон своей стертой косой усмешкой. – В какой-то книжке я видела выражение «так называемая реальность». Обыкновенное выражение, но чем-то оно мне понравилось. Точностью, наверное.
– Ладно. Ты врешь.
– Хорошо, – соглашается Манон.
* * *
На площади у Дуомо – два молодых парня. Один стоит за самодельной кафедрой из двух ящиков и повторяет:
– Помогите на лечение больным СПИДом! Два евро – это один день жизни для больного СПИДом! Помогите на лечение…
Второй парень, в грязных зеленых штанах, скачет по площади, подбегает к каждому и лично просит помочь на лечение. Большинство не отказывается. Подходят, ставят свои подписи, в графе «пожелания» пишут: «Чтобы нашли лекарство от СПИДа».
Ну, разумеется, мы подходим и жертвуем по два евро. Расписываемся. Я ничего не пишу в графе «Пожелания»; Манон пишет: «Иначе, чем теперь, прожить остаток дней».
Парень с интересом смотрит на нее.
– Классное пожелание! Как тебе это пришло в голову?
– Не знаю. Пришло, и все тут, – безмятежно говорит Манон. – А что, разве ты сам не хотел бы сейчас оказаться где-нибудь на побережье?
– О, – парень прищелкивает языком. – Хорошо бы.
Он невысокого роста, весь на шарнирах, приплясывает, то в тени, то на солнце, как Питер Пэн.
– Вы не бойтесь меня, – говорит мне Питер Пэн. – К тому же я еще не больной, только инфицированный. Большая разница.
Хочу сказать: «Да я вас не боюсь», но ему, наверное, виднее – боюсь я или нет. Он каждый день видит кучу народу, и успел понять, что боятся почти все.
Если кто-нибудь и не боится, так это Манон Рико.
– Извини, пожалуйста, – Питер Пэн наклоняется к Манон. – А ты сама не больна?
– Насколько я знаю, нет, – говорит Манон. – Хотя кто в наши дни может быть вполне в этом уверен.
Огромный кусок пиццы. Расплавленный сыр сильно пахнет пластмассой. Не могу отделаться от ощущения, что ем расплавленную детскую игрушку.
Питер Пэн кивает, потом вскидывает руки и снова кричит:
– Помогите на лечение больным СПИДом! Два евро – это один день жизни для больного СПИДом!
* * *
Тени уже удлиняются, когда мы, у развилки на Верону, поворачиваем и съезжаем с главной дороги. Теперь мы едем на север, по направлению к горам.
Начинает оседать закат, и мы понимаем, что на нас надвигается ночь.
Это не та ночь, что мы видели в Вене, и во Флоренции, и дома.
Это что-то большое, что-то чреватое, что-то черное.
Мы едем на север.
* * *
Наутро мы, огибая Швейцарию, въезжаем во Францию. Стоит жара. Вино сохнет в ягодах. По виноградникам развешаны сухие пыльные шланги, в них проделаны дырочки, из которых сочится вода.
– Как ты относишься к брачному контракту? – говорит Манон.
– Нормально, – отвечаю. – Я вообще считаю, что брак только для контракта и нужен. Можно заключить контракт и не с женщиной, а с мужчиной. Да хоть всемером. Если, например, хочется вместе удочерять и усыновлять сирот.
– Если к двадцати семи годам у меня не будет ребенка, я обязательно кого-нибудь усыновлю, – говорит Манон. – И по моему брачному контракту все дети будут всегда доставаться мне.
* * *
Вокруг веселые горы, белые сверху, зеленые снизу; ослепительные долины, заросшие елками; горные дороги серпантином; въезжаешь на высоту, прокатываешься через тоннель, где пахнет серой, потом – красные крыши, разноцветные герани, декоративные колеса. Горнолыжные места.
– Удивительно, и как в такую жару, – говорит Манон, запрокидывая голову, и тут мы
въезжаем в местечко под названием Шамони де Монблан. – О, Монблан! – оживляется Манон. – Давай остановимся и залезем на него. Наверняка это разрешается.
Останавливаемся и выходим из машины. Жара, как в бане. Пятна тени и пятна света. Вверх, в тенистые папоротники, уходит канатная дорога. Здесь нам начинает встречаться кое-какой народ: немцы, арабы, японцы, французы.
– Вон он, Монблан, – говорит Манон и тычет пальцем круто вверх. – Смотри, там на вершине сидит трэйдер с ноутбуком и торгует облигациями Vivedii.
На белоснежной вершине и впрямь видна какая-то хижина, а к ней подведены провода.
– Это он, чтобы чай быстрее закипал, – продолжает Манон. – И к нему приходит горный царь в виде орла, льва, а может быть, солнца. И они беседуют как равный с равным, как гордый человек – с гордой природой. Что-то я такое помню из философии.
– Да, – говорю, – было такое. Только я нигде не слышал, чтобы Заратустра торговал облигациями. По-моему, он как-то иначе зарабатывал на жизнь.
– Кажется, он ловил птиц, – говорит Манон. – И, кроме того, плясал на ниточке.
Внизу у подъемника стоит специальный человек, помогающий детям и женщинам садиться в кабинки. Нам, однако, помощь не требуется – мы легко усаживаемся, и нас начинает подтягивать к вершине.
Впереди нас в кабинке вертятся японец и японка, оба пожилые, оба с кэйтай – мобильниками, оба wired, если не weird (повернутые, если не чокнутые?), оба фотографируют всякие милые мелочи жизни. Позади нас арабы – студенты – он и она.
Подъемник выносит нас на сколоченную из досок площадку, где другой специальный человек помогает нам вылезти из кабинки.
– И вид отсюда прекрасный! – декларирует Манон.
Внизу – на почтительном уже расстоянии – долина, по дороге едут маленькие машинки. Напротив – еще одна гора, заросший елками хребет. Монблан, кажется, стал чуть-чуть поближе. Нам уже видно ледник, тающий водопадами и ручьями стекающий слева – внизу. Чайный домик и паб полны людей.
Вправо-вверх уходит тенистая тропа.
– Пошли? – говорит Манон.
– Ты же на каблуках.
– Да ладно.
Мы шагаем вверх. За нами плетутся наши тени, высунув короткие языки.
Мы вступаем под сень деревьев и продолжаем подниматься вверх по тропе, ведущей к вершине. Мы упираемся каблуками в повороты. Шаг за шагом мы все больше возвышаемся над долиной. Вот мы уже на уровне
