Я так намучилась, сталкиваясь то с одной, то с другой несправедливостью, что вскоре, ко всеобщему облегчению, вырубилась и затихла на заднем сиденье. Пока меня там колыхало и подбрасывало на родных кочках, закончилась Россия, потом закончилась и Белоруссия с ее подозрительно хорошими платными дорогами, стоившими ненамного дороже экотуалетов под Вязьмой. Окончательно очнулась я уже в Польше, посмотрела за окно и попросилась за руль.
Следующие несколько часов я провела в полном блаженстве. Я ехала, соблюдая установленный скоростной режим, рассматривала польские подлески и улыбалась дальнобойщикам в Лодзи. В одном месте я чуть не свернула на проселочную дорогу, увязавшись за сорокой, но, поскольку все спали, мои импровизации остались без свидетелей. Все испортил главный рулевой. Он проснулся, проморгался, осмотрелся по сторонам и спросил, почему за все это время я так и не сдвинулась с места? Надо ли говорить, в каком чудном настроении все подъезжали к Берлину.
Однако после того как мы помирились, отмылись, отъелись и пришли в чувство на заправке, больше похожей на четырехзвездочный гостиничный комплекс, ворчание стихло и все недовольные расцвели улыбками. Я думаю, нас примирил друг с другом и с жизнью немецкий комфорт. Дороги в Германии напоминают двуспальную кровать счастливой супружеской пары. Машину центробежной силой вжимает в покрытие на глубоких поворотах, полотно настолько ровное, гладкое и ухоженное, что хочется выйти из автомобиля и целовать автобан.
К великой радости некоторых, на большинстве участков скорость неограниченна. Как в таких случаях говорят, единственное, что сдерживает шофера, это возможности его двигателя. Поскольку наш чертов двигатель обладал практически безграничными возможностями, я быстро пересекла свой персональный звуковой барьер, бессмысленно улыбалась и была жива только тем, что с заднего сидения не могла разглядеть показаний спидометра. Единственную радость мне доставляли автомобили с еще более мощными двигателями, которые, доводя до бешенства нашего водителя, обходили нас, как стоячих. Скорость этих транспортных средств внушала подозрение о реактивных движках, стибренных с «Гольфстримов» и «Конкордов». Еще одним поводом для моего злорадства было ограничение скоростей.
Очевидно, не из бюргерского бессмысленного стремления к порядку, как некоторые в машине, особенно прыткие, пытались нас убедить, а по причине разумного отношения к езде путешественникам предлагали скоростные варианты. Втопил – расслабился, отжал двести шестьдесят – имей совесть, сбрось половину. На этих участках дороги дисциплинированные немцы словно спотыкались о невидимые заграждения. Турбированные болиды с 12-цилиндровыми движками, как львы за сусликами на водопое, плелись за разрисованными божьими коровками малолитражками и не жужжали.
Придорожным забегаловкам можно было раздавать мишленовские звезды, а когда в бесплатном сортире для дальнобойщиков обнаружились толчки на фотоэлементах и пена для рук с ароматом меда и миндаля, даже самые циничные из нас обиженно засопели. Мы неслись на запредельной скорости по одним из самых лучших дорог в мире, ухоженная страна пролетала стороной, словно земля в иллюминаторе, от качественного бензина благодарно пел мотор, и мы в салоне наперебой вспоминали другие достоинства нашей отчизны. На балете, икре и водке круг замкнулся, и мы опять переключились на похвальбу богу немецких автобанов.
Постепенно равнина закончилась, дорога поднялась в горы и началась Австрия. Движение здесь, мне на радость, было еще более организованное и скучное, но дивная красота тирольского пейзажа компенсировала отсутствие бешеной скорости даже для некоторых маньяков и головорезов. Расплющив носы о стекла автомобилей, все таращились на сказочной красоты горные склоны с игрушечными коровками и избушками. Больше всего меня забавляли облака, которые то оказывались у нас под днищем, то путались в дворниках над лобовым стеклом.
Незаметно мы миновали границу с Италией. Однако вскоре, выбравшись из горных районов на более оживленные трассы, мы сполна оценили темперамент местного населения. С одной стороны, принцип «спасайся кто может» и полнейший бардак на автострадах были нам хорошо знакомы. Мы верили, что сами всё это придумали, однако и у итальянцев были свои идеи. Девяностолетние домохозяйки за рулем микроскопических «Фиатов», больше похожих на мятые пылесосы, на предельных скоростях барражировали между деревнями, перевозя корзины яиц и бордоских догов на задних сиденьях. Женщины помоложе, утопив педаль газа шпилькой, доделывали за рулем все, что не успели доделать дома, – маникюр, педикюр, укладку, эпиляцию и коррекцию бровей. Некоторые, уже улетев в кювет и намотавшись на башню высоковольтной линии передач, еще продолжали машинально выщипывать лишние волосики. Но самым страшным было нашествие непредсказуемых, безжалостных и беспощадных наследников «Коза ностры» – итальянских мачо.
Этим ребятам точно кто-то удалял мозг при рождении. Очевидно, что, купив новую машину, они просто вырывают педаль тормоза и дальше придерживаются принципа «живи быстро, умри на дороге, на скорости 500 километров в час промазав мимо въезда в тоннель и превратив свой «Феррари» в клочок скомканной красной бумаги». Наблюдая за тем, что они вытворяли на дороге, страшно было представить, что эти горячие любовники делают с женщинами в постели. Залив голову бриолином так, что даже в кабриолетах прическа стоит насмерть, врубив на полную мощность протухший хит Рикки Мартина, они носятся между Болоньей и Тренто с лицами японцев, подлетающих к Перл-Харбору. Все время казалось, они страшно опаздывают кого-то грохнуть, пришить, прикончить, пристукнуть, замочить, подвесить за гланды и сбросить в Тибр или Арно. Потом оказывалось, что человек со шрамом и в солнцезащитных очках направлялся в соседний город за пятью ребятишками, которых он забирал у родственников, больше похожих на торговцев органами, и на той же скорости под те же песни гнал в соседний город. Дети мужского пола были в черных очках, женского – выщипывали брови. Все, включая бордоского дога, были совершенно счастливы.
Так или иначе, я вернулась из той поездки другим человеком. Я была очарована Венецией, покорена Флоренцией, сошла с ума от восторга в Риме и до сих пор не могу забыть Сорренто. Я сентиментальна и впечатлительна, поэтому у меня слезы наворачивались на глаза при виде Сан-Марко и Сан-Микеле, я шмыгала носом, гуляя по Уффици, душераздирающе вздыхала, любуясь силуэтом Везувия, и рыдала навзрыд у стен Колизея. В тот раз я повидала много чудесного, долгие две недели дельфином плескалась в волнах Тирренского моря и возвращалась на родину полная впечатлений, как кувшин – дорогим вином. На границе с Россией я опять счастливо заснула, проспала все знаковые ужасы наших городков и очнулась, когда после долгого отсутствия наша тачка, покрытая миллиардом сбитых насекомых, парковалась на родной стоянке. Осатаневшая от счастья собака бросалась на капот, встречавшие выносили нам хлеб с солью и водкой, а я бродила вокруг дома, разминая конечности, и понимала, что заболела. Где-то между Берлином и Венецией я подцепила эту заразу – любовь к дороге. Я знала, что больше не испытаю восторга, сжимая в руках билет на самолет или поезд. Теперь я всегда буду мечтать о полотне, убегающем под капот резво мчащегося автомобиля. Об усталости, подкатывающей после первых семисот километров. О заправках с умными унитазами. О коротком привале где-нибудь в Тоскане на рассвете, когда спит все живое и только фуры, подобно призракам дорог, проносятся мимо вашей машины. О безумном заправщике, напившемся до невменяемого состояния на своем посту в Падуе и подарившем десяткам путешественников полные баки бесплатного топлива. Я никогда не забуду, как сверкали зарницы на подъезде к Вероне, как мы плутали, наворачивая незапланированные кольца вокруг Зальцбурга, какой ливень встретил нас на подступах к Мюнхену и как показала средний пальчик австрийская пенсионерка, когда на горном перевале мы лихо обставили ее улиткин домик на колесах. Как мы жадно уплетали сосиски под Берлином, воюя за горчицу и кетчуп, и как тогда любили друг друга. Только сейчас я понимаю, что отправиться в такой путь можно было только от большого чувства. И даже вернувшись, мы хотели одного – еще раз вспомнить все, разбирая безумные фотографии и отсматривая километры пленки, на которой ничего не было. Только дорога. Только мы. Только будущее, которое всегда неизвестно. И всегда манит и зовет за собой.
