Когда назавтра я подошел к театру, у подъезда стояли дровни, и двое рабочих что-то выгружали из них. За выгрузкой наблюдала сама Эльвира Михайловна. Я присмотрелся — да и ахнул: грузчики таскали в театр знакомую мне обстановку кабинета губернаторши: все эти ковры, пуфики, зеркала…
— Эльвира Михайловна, что это?! Вы переселяетесь?
— Так будет обставлена изба Кумы, — отрезала Эльвира Михайловна.
— Но позвольте!.. — Я растерянно достал экземпляр пьесы. — Вы не забыли авторские ремарки? Я прочту: «Постоялый двор. Сенями строение разделено на две половины: собственно избу с косящатыми окнами и клеть с волоковыми окошками почти под крышей. Тесовая кровля очень крута. В ней, над избою, деревянная дымница и посредине выводное окно, освещающее чердак. Гребень крыши резной с маковицами по краям. Свес ее украшен подзорами». Где вы разместите всю эту роскошь? Да и уместна ли она в этом спектакле?!
— Послушайте, Никита Львович, как вы думаете, чародейка Настасья — богатая или бедная женщина?
— Не может она быть бедной, ведь ее заезжий двор всегда полон народу.
— Конечно! У нее останавливаются богатые купцы, которые едут из Бухары, Персии, Индии и других восточных стран. Она в состоянии купить какие-то дорогие, даже роскошные вещи. Да ведь ей к тому же, наверное, кто-то что-то дарит. А теперь я вас спрошу, почему же у нее не может быть такой обстановки?
— Трудно спорить, — пробормотал я.
— Даже и не пытайтесь, — усмехнулась Эльвира Михайловна.
Я смирился и с этим.
И вот настал знаменательный день первого спектакля… С утра мы все были не в себе от беспокойства. Да что мы! Не только театр, но и весь город был взбудоражен. Если на премьерах билеты всегда распродавались без остатка, то теперь пришлось распространять даже места в проходах партера. В город съехалась вся округа, прибыли чиновные персоны из соседних городов.
Что и говорить, не каждый день на сцену выходит супруга губернатора!
Все актеры давно были в сборе и даже загримированы. Задерживался один Карнович. Впрочем, он вообще пунктуальностью не отличался. И вдруг прибежал молодой карел, сын хозяйки, у которой квартировал Карнович, и сообщил, что тот упал с лестницы и подвернул ногу так, что не может сойти с места, не то что живо передвигаться по сцене.
— Черт побери! — в ярости воскликнули мужчины нашей труппы.
— Боже мой! — в ужасе воскликнули женщины.
— Неужели придется отменить спектакль? — прошептала Эльвира Михайловна, и ее прекрасные глаза наполнились слезами.
Мое сердце дрогнуло.
— Ничего страшного, — твердо сказал я. — Я сам сыграю княжича Юрия!
Ах, как она на меня посмотрела…
И как она смотрела на меня во время всех наших совместных сцен…
Я никогда не забуду эпизод, когда Юрий впервые увидел чародейку спящей!
Я наклонился над лежащей Эльвирой, и в эту минуту ее опущенные веки поднялись. Она обхватила мою шею руками и сильнее пригнула к себе. Я поцеловал ее, и ее губы ответили мне!
А потом эти ее слова:
Душу не скуешь
И сердцу не закажешь… Не гневись…
Вот видишь… Я…
Да что тут запинаться!
Везде, везде я, сокол ясный мой,
Украдкою следила за тобой.
Из-за угла, за тыном притаясь,
Сдержав дыханье, глаз не отводя,
И руки сжав на трепетной груди,
Тобою любовалась…
И глаза ее были красноречивей этих слов.
Что сталось со мной… как я довел роль до конца, не знаю… ведь я почувствовал, что она любит меня!
Так счастлив, как в те минуты, я не был прежде… и теперь, спустя годы, я могу признаться, что ничего подобного мне не довелось испытать более.
Всякое бывало, много было у меня женщин, иной раз даже чудилось, что я влюблен, но даже всепоглощающая страсть к Серафиме не дала мне такого счастья, как этот миг взаимной любви.
Наши дни
Наконец, изрядно замерзнув — все-таки похолодало, температура снова поползла вниз! — Алёна добрела до дома и, махнув рукой на все шейпинг-правила на свете, поела вчерашнего борща с черным хлебом. А потом выпила изрядную кружку компоту.
Сразу стало легче. Может, килограмм от этого и прибавится, но Алёна его скинет — это факт. К примеру, завтра. А может, нынче вечером выйдет погулять и скинет, подумаешь, большое дело!
А куда это ты гулять собралась, писательница? Тебе роман сочинять надо, на жизнь деньги зарабатывать!
Кстати, о романах… Алёна вынула из шкафа, где хранила авторские экземпляры некоторых своих книг, первый попавшийся. Поглядела на название. «Сыщица начала века». Жаль, что она не знает, какие ее книги уже читала Секлита Георгиевна, жаль, если этот шедевр ей уже знаком. Ну ничего, тогда Алёна принесет другую книгу, только и всего. Алёна сунула «Сыщицу» в сумку. Завтра же надо зайти в «Клеопатру» и отблагодарить Секлиту Георгиевну за помощь!
Потом она взяла со стола тетрадку с ручкой, забралась с ногами в любимое кресло, включила бра над головой и открыла тетрадь.
В клеточку, конечно. Сколько таких тетрадок было уже исписано ее крупным, летящим, даже для нее самой не всегда разборчивым почерком! Сколько сюжетов было запечатлено в них, прежде чем Алёна садилась за компьютер и начинала облекать голый костяк фабулы плотью и кровью чувств и образов, оплетая их вязью слов!
Наверное, она на всю жизнь осталась по сути своей девочкой-первоклашкой, которая старательно боролась с неаккуратным почерком и вечными помарками, а потому все упражнения делала и задачки решала сначала в черновой тетрадке и лишь потом аккуратненько, чуть ли не язык высунув от усердия, переписывала набело. Без помарок и теперь не обходилось, но все же их было уже поменьше.
Сюжет, сюжет, ей нужен сюжет…
Ну, скажем, вот такой.
Женщина сдает в мастерскую очень оригинальный браслет — чтобы его чуть увеличили. Об этом знают три человека: она сама, ювелир, который работу делал, ну и случайно зашедшая в мастерскую посетительница. Спустя какое-то время героиня обнаруживает, что браслет ей подменили. Узнает также, что в том же магазине был куплен второй такой же браслет. Неведомо, правда, каким образом подменившая браслет особа узнала, что он есть у героини, а аналог можно купить именно в этом магазине… Кто ей сказал?
Стоп! Алёна вот только что по лбу себя не хлопнула. Сказал! Конечно, ей кто-то сказал, да сама Алёна и сказала!
То есть не ей, а ювелиру! Этому самому, которому царство небесное и земля пухом! Он что-то говорил про изящество работы, про «волосатик», предположил, не из Италии ли его привезли, а Алёна сказала, что купила в «Клеопатре». В этот момент в мастерской никого не было, правда, потом вошла какая-то женщина в черном пальто и шляпке, лица ее Алёна, к сожалению, не помнила…
