Сущность людей – брак
В Евангелии от Филиппа Мария Магдалина не является ничьей женой, зато она – та, которую «Христос любил больше всех учеников Своих и часто лобзал в уста…».
Комментарий Оригена к Песне Песней: «Возлюбленная не довольствовалась дружеским обществом Возлюбленного. Она жаждет услышать его голос и получить поцелуй с его уст: «Да лобзает он меня лобзанием уст своих!»
Святой Бернард различает в Песне Песней два вида поцелуев: поцелуй, скажем так, обычный, являющийся participatio, и поцелуй уст, предназначенный только для Сына и определяемый как plentitudo (полнота). В «Зогаре», являющемся гностическим комментарием Библии, символика поцелуя из Песни Песней означает восстановление гармонии, соединение того, что разделено: «Слова «Да лобзает он меня лобзанием уст своих!» имеют следующее значение: «Царь Соломон жаждал единения мира горнего с миром дольним. Единение двух духов достигается в поцелуе. Если два человека целуют друг друга в губы, их дух сливается воедино».
Чтобы процитировать этот отрывок, мне пришлось сослаться на Кульмана, утверждавшего, что христианство в своих истоках развивалось не как ответвление ортодоксального иудаизма, но как его гностицизм.
Мужскую природу символизирует огонь, противоположностью мужественности является женственность, символизируемая водой. Душа и дух, соединяясь, уничтожают разделяющую их противоположность. Цитата из Евангелия от Филиппа: «Душа и дух родились из воды и огня».
В еврейском женское начало, נקדח nikwa (связанное с водой), и мужское, ובד zeker (связанное с огнем), после соединения ובדנקדח имеют численное значение 390. Такое же значение имеет слово «небо» שםים szamaim, являющееся на письме объединением огня, אש esz, и воды םים maim. Седьмое небо Абарот (снова семь), по «Зогару», сотворено из огня и воды.
И так далее в том же духе.
1 июля
Кажется, я нашла аргумент, благодаря которому моя работа «Le personnage de Saint Marie-Magdale ine dans la gnose judéo-chrétienne»
[38]
будет иметь право на существование на факультете средневековой антропологии. Не думаю, что эту изящную гипотезу можно доказать, но и опровергнуть ее тоже не удастся. Итак, все останется в сфере предположений, интуиции и прямо-таки невероятных совпадений. Эта сенсационная гипотеза будет помещена в последней главе, венчающей труд и придающей логичность предыдущим выводам.
Я притащила домой все тома «Зогара» и сунула в шкаф на место рюкзака, необходимого в путешествии, куда мы решили отправиться. Июльская жара в Париже невыносима.
Цезарий выбрал трассу на юг, через Тулузу, до Барселоны. По дороге мы должны повторить путь катаров. Очарование катарами прошло у меня несколько лет назад, но Цезарий хотел бы облечь то, что читал в книгах, в реальность пейзажа – как он поэтически обосновал необходимость посещения Монсегюр.
– Ну ладно, знаю, что мы едем осматривать руины культуры, разрушенной цивилизацией, наследниками которой мы являемся, и это неправильно, – начал он объяснять, склонившись над картой. – Но неизвестно, чем бы кончили эти еретики, не займись ими инквизиция. Возможно – как в Италии, где их никто не преследовал, – умерли бы собственной смертью, не ускоренной кинетической энергией, излучаемой раскаленной древесиной. Кроме того, даже если бы им удалось продержаться и выиграть у католицизма, не думаю, чтобы их цивилизация была интереснее нашей. Совершенные совершенными, но не все были так уж совершенны. Общество, живущее во грехе (а грехом было все, что касалось материальной сферы), управляемое просвещенной элитой, – неинтересная модель культуры. Не верю в способность развития цивилизации, которая не отводит главную роль семье. О семье это я повторяю за Гаеком, но, пожалуй, имею право как европеец ссылаться на фразу другого разумного европейца и вдобавок австрияка.
После этой речи мой домашний наследник европейской культуры пошел покупать консервы в дорогу для собственной семьи, то есть для себя и для меня.
2 июля
В Тулузе началось наше медленное умирание. Зной стоял… (описать невозможно). Мы кружили между душем, кондиционированными кинозалами и помещениями отеля. К десяти вечера температура не опускалась ниже тридцати градусов. В кофейнях жужжали вентиляторы, подавали холодные напитки, толченый лед, но ничто не могло смягчить впечатления, будто тебя поглощает вязкая жара. Я сочувствовала героям фильмов в Касабланке или в Новом Орлеане, только сейчас поняв, что запотевший стакан в их руках – не живописный реквизит, но последнее спасение от испарения сознания. Дома в Тулузе – цвета обожженного кирпича – словно пережили бесчисленные нашествия зноя, напоминающего скорее пожар, нежели летнюю жару.
3 июля
Самый большой романский собор в Европе был самым удивительным архитектурным чудом. Не потому, что своей легкостью разительно отличался от сермяжных романских кафедральных соборов, но потому, что казался незаметным переходом между изысканной античностью и романским искусством. Глядя на резьбу капители, можно подумать, что находишься в античном святилище, в котором по воле судьбы или случая языческие боги превратились в христианских святых.
В первый раз ночью подул в Тулузе теплый ветер, и мы отважились на более длительную прогулку. Медленно кружа по лабиринтам тихих улочек, мы внезапно оказались в кофейне. Сотни столиков, освещенных лампами и свечами, установлены на площади размером с краковский Старый рынок. Толпы людей, музыка, кельнеры, объясняющие, что этот столик относится к их кофейне, а вон тот, рядом, – уже другая кофейня, и в конце концов в три часа утра немного освежающего холода. Поглощая поздний обед, мы решили изменить маршрут и вместо Барселоны ехать прямо к морю.
6 июля
Монсегюр – деревня необычная. Из сотни домов – большая часть отели, магазины, торгующие талисманами и символическими украшениями, книжные лавки по эзотерике. В одну такую лавку, называвшуюся «Переулок времён», мы зашли. Где-то с час рылись по полкам, зная, что после столь тщательного изучения множества книг придется что-то купить, не столько для себя, сколько для приличия. Мы выбрали недорогого, красиво изданного «Гермеса Трисмегиста». Хозяин магазина, которому явно хотелось поговорить, задал бессмертный вопрос:
– Простите, а какой вы национальности?
– Les Polonais,
[39]
– произнесли мы волшебное слово, всегда вызывающее подъем духа у французских эзотериков и французских клириков. Духовенство – это понятно, Папа – поляк, но кто обеспечил нам такую репутацию в теософических и спиритуалистических обществах и всяких прочих братствах нелицензированного ускоренного духовного развития? Может, Товяньский
[40]
(Нервал считал его гением), а может, обладатель лицензии на Абсолют – Хёне-Вроньский.
[41]
