Ни Айын, ни ее деда в чуме не было. Я встал и оделся. В печке еще тлели угли.
Выйдя во двор, чтобы умыться, и увидел, что Етэнгэй возился на грядках. Увидев меня, он оставил свое занятие и с улыбкой подошел ко мне. Я поприветствовал его.
— Как впечатления от Радуги Миров? — живо осведомился старик.
Понятно было, что он имеет в виду не только что я видел, но и как. Но мне обсуждать это с ним было как-то неудобно. Я выразил свое крайнее восхищение тем, что пережил во время своего последнего опыта. Потом добавил, что не меньше восхищен мастерством Айын. Шаман улыбался — конечно, он все понимал и больше ничего спрашивать не стал. Я про себя отметил, что помимо своих шаманских знаний и умений он является незаурядным психологом. Казалось, мое душевное состояние он отслеживает с ювелирной точностью.
Я спросил, где Айын. Почти все мысли были о ней.
— Она ушла восстанавливать силы. Ты не переживай, еще увидитесь, — успокоил меня он. Потом добавил: — Умывайся, сейчас попьем чаю, и я попробую прояснить тебе ситуацию с Виталием. Хотя, возможно, тебе трудно будет в это поверить.
С этими словами он ополоснул руки в рукомойнике, стоявшем возле его хижины, и вошел внутрь.
Я тоже умыл холодной водой лицо и руки. Погода стояла замечательная — ясная и солнечная. Вот уж с чем мне повезло в этой командировке, подумал я, так с погодой. Но, вспомнив об Айын, тут же подумал, что все-таки это не самое большое везение.
Етэнгэй позвал меня в дом и попросил вынести стол и чурбаки наружу.
— То, что я собираюсь тебе рассказать, лучше слушать на свету, — обронил он загадочную фразу.
Пока я вытаскивал и расставлял стол и чурбаки в качестве стульев, Етэнгэй раскочегарил печку. Чайник разогрелся быстро, и через пятнадцать минут мы уже сидели во дворе за столом. Чай был опять какой-то новый и, как всегда, изумительный.
Некоторое время я молчал, всем своим видом показывая готовность внимать рассказу, но он не торопился. Он смотрел куда-то вдаль и раздумывал.
— Пожалуй, придется начать издалека, — наконец, медленно проговорил он.
Я кивнул. После некоторой паузы он заговорил, и его речь полилась плавно и гладко:
— Когда-то давным-давно, когда ничего этого не было, — тут он обвел рукой все окружающее пространство, — когда не было ни людей, ни зверей, ни травы, ни деревьев, не было ни воды, ни суши, ни неба, ни земли, — еще до начала времен был только Белый Свет. Он занимал все бесконечное пространство, и ничего, кроме него, не существовало. Этот вечный, изначальный Белый Свет не имеет ни начала, ни конца, он сам является источником и началом всего сущего.
— Так это, значит, Бог? — спросил я.
— Бог, или Абсолют, или Белый Свет, — без разницы, называй, как хочешь. Нам удобно называть это Белым Светом. Но главное — не название, а суть. Это, если тебе будет угодно, энергия с вибрацией самой высокой частоты. Это бесконечный творческий потенциал в чистом виде и одновременно бесконечно содержательный материал, из которого все возникает. Все, что он создает из себя, возвращается в его лоно, чтобы снова раствориться. Это сама бесконечная Жизнь вне времени, порождающая бесчисленное множество других малых и конечных жизней, которые не могут существовать без него. Но однажды Белый Свет захотел создать нечто самое сложное и величественное. Он решил создать такие малые жизни, которые могли бы существовать самостоятельно и быть похожими в главном на него самого.
— А в чем — в «главном»? — не удержался я.
— Разумеется, в способности творить. Выше этого ничего нет. Но чтобы осуществить свое намерение, ему нужно было сотворить нечто, совершенно отличное от себя самого, противоположное по своим качествам. Иначе новые малые жизни не обладали бы никакой самостоятельностью. Фактически они ничем бы не отличались от того, что уже существовало. И тогда Белый Свет создал то, что не создавал никогда, что было для него труднее всего, — темноту. В данном случае «темнота» — это образное выражение, на самом деле это обозначение такой реальности, которая, как бы лучше сказать, отделена от Белого Света, практически изолирована от него непроницаемой стеной. То есть это реальность, которая относительно самодостаточна и существует по своим законам.
Старик ненадолго прервался, чтобы отпить из своей чашки. То, что он рассказывал, было, конечно, мифом о сотворении мира, который в том или ином виде существовал в фольклоре всех народов, не говоря уж о мировых религиях. Это было для меня, в общем, не ново, но в такой интерпретации я слышал этот миф впервые.
— Но откуда ему было взять эту темноту? — продолжил он. — Ведь у него был только собственный свет, у него не было ни малейшего кусочка пространства, где была бы темнота! И вот тогда он решился, как бы это сказать… частично погасить сам себя! Сначала часть этого бесконечного Белого Света распалась на Радугу Миров, но этого было недостаточно. Ты сам вчера видел это.
Я подтвердил, что действительно — менее похожим на темноту, чем то, что я видел, был только, наверное, сам Белый Свет.
— А потом из этой Радуги Миров стали сворачиваться всевозможные замкнутые структуры. Вернее, сначала появились самые простые и самые непроницаемые структуры, которые не пропускали Белый Свет. Их было бесчисленное множество, и они носились в абсолютном хаосе. Но в каждой из них, глубоко-глубоко, дремал этот потенциал Белого Света. Эти первичные структуры обладали только способностью к слиянию и взаимодействию с себе подобными. При взаимодействии постепенно образовывались структуры все более сложные и сложные, и из всеобщего хаоса стал проявляться порядок, определенная организация. Вот таким образом возникли Нижний, Средний и Верхний миры — именно в такой последовательности.
Етэнгэй сделал паузу, видимо, для того, чтобы я успел переварить все это.
— Так получается, что эти миры появились все-таки еще до человека? — спросил я. — Ты ведь говорил, что они условны, что это только обусловленность границами нашего восприятия?
— Верно, говорил, — ответил он, — но одно другому не противоречит. Говорил ведь я тебе и то, что, на самом деле, мир всегда был единым. Он сложился задолго до появления в нем людей. Однако после того, как на земле появился человек с его разумом и способностью к познанию и мира, и себя самого, с ним появилась и сама возможность такого деления мира. Как раз те люди, которым природа дала возможность преодолеть естественные границы восприятия, — шаманы и им подобные — они-то первые и поняли, что обычный человек живет в своем восприятии в этих границах, как бы посередине этих бесконечных возможных способов восприятия единого мира. Обычный человек так устроен, что воспринимает только его часть, это и создает иллюзию разделения. Но вся штука в том, что он об этом не знает, даже не подозревает. А шаман знает, потому что он преодолел эти границы и понял, что они вовсе не являются чем-то непреложным. Правда, и шаман в своих возможностях рано или поздно наталкивается на определенные ограничения в Нижнем и Верхнем мирах, ибо мир беспределен и неисчерпаем. Просто эти границы для него по сравнению с обычным человеком существенно расширены. Но вообще нет таких форм жизни, которые бы могли воспринимать абсолютно весь мир, за исключением отдельных человеческих существ, реализовавших весь заложенный в них потенциал. Твой друг Виталий был одним из таких людей. Но об этом позже.
