Гриша, обрадовался, хотел с пристрастием допросить о вчерашних издевательствах. Но был уже порядочно пьян, лишь качнулся на ногах и громко икнул.
Синяков шутливо погрозил указательным пальцем:
— А вы, батенька, грибочками закусывайте. Рыжиками!
— Понял! — выкатил остекленевшие глаза Гриша.
Ровно в 18.00 заиграла мелодичная музыка.
Выскочили шустрые, как насекомые, официанты.
Скатерти, со щелканьем в мускулистых руках лакеев, складывались пополам. Столы разом исчезли.
Синяков у гардероба одевал детское пальтецо.
В 18.03 Гриша оказался у ворот мрачноватого здания в полном одиночестве.
Алкоголь кружил голову, но тревога нарастала.
Куда он влип?
Бежать? Остаться?
5.
Грянул день зарплаты.
Святой день!
Гриша заштопал дырявые носки и, бодрым галопом, поскакал в фирму.
В коридоре он столкнулся с Лизой, старшим менеджером по работе с персоналом.
— Привет, Казанове! — Лиза чмокнула Григория в губы.
Декольте ее платья позволяло почти полностью видеть ее голую и прекрасную грудь.
Но не этим сейчас был взволнован Гриша.
— Какой там Казанова, Елизавета Максимовна?! Не до шуток! Мне бы деньги получить…
— Тогда пройдите к господину Синякову, — слегка набычилась Лиза.
Григорий двинулся к комнате № 15-345, но Лиза цепкими пальчиками схватила его за лацкан пиджака.
— А мне с тобой было хорошо! — запунцовела деваха. И хохотнула: — Земляне такие проказники! Страсть!
Не задумываясь о странных словах Елизаветы, Гриша метеоритом понесся к комнате, которая в его судьбе должна была стать золотой жилой.
То, что Григорий увидел в кабинете старшего менеджера по работе с персоналом, господина Синякова, повергло в ледяной ужас.
Синяков ловким движением открутил себе голову, смахнул носовым платком с щек пыль, и сложил в походный рюкзачок.
Но как ни был поражен Григорий, деньги ему показались важнее.
— Мне бы зарплату, — пролепетал Гриша.
Безголовый коротышка быстро вынул из рюкзачка лысую и помертвевшую башочку, привинтил к шее.
— Как это я забыл?! — плаксиво проблеял господин Синяков, нырнул под стол к заветному сейфу, защелкал замками.
— Вот! — Синяков положил перед Григорием три внушительных размеров стопочки долларов. Сплошь сотки! — Довольны?
— Очень!
— А нам пора в дорогу, — дернул уголками губ Синяков. — Соскучился я по Альфа-Барану.
— Счастливого пути! — ошалело промямлил Гриша и задом открыл дверь. И вдруг понял — без ответа на этот вопрос он не сможет уйти спокойно. — А зачем я вам был нужен, господин Синяков?
— Изучение психомоторики гомо сапиенса в паронормальных условиях.
— То есть…
— Мы хотели узнать, сможете ли вы существовать на нашей звезде.
— Ну и?
— Не годитесь.
— Но зачем мы вам?…
— Альфа-Баран вымирает. Пара миллионов лет, и грянет демографический коллапс…
Вдруг здание закачалось.
Из трещин в потолке посыпалась штукатурка.
Господин Синяков открутил голову, утратил видимые очертания, и вместе с рюкзачком превратился в фиолетовый дымок. И — сгинул.
Секунда, и Гриша Рокотов оказался на пустыре, заросшим колючим репейником и лопухами.
Фирма, вместе со зданием, сгинула!
Григорий опасливо ощупал карманы.
Нет, деньги остались!
Гриша пощупал и понюхал сотки.
Баксы что надо!
Не мираж, не фикция!
По скромной прикидке, лет на десять жизни хватит.
Насвистывая мажорную музыку из “Звездных войн”, Григорий двинул к дому, теперь уже доверчиво присматриваясь к объявлениям о приеме на работу, расклеенных на фонарных столбах и глухих заборах.
Капсула 11. В ГОСТЯХ У МАХНО
1.
Жизнь Семена Глушко пошла под откос.
Задумался он о смысле бытия и погиб.
Стал пить “горькую”, ушел от жены, уволился с работы.
Более всего опротивела Москва.
Собрал он кой-какие вещички, консервы, взял охотничий нож, да и двинул пешедралом в неизвестном направлении, вон из столицы.
Шел неделю, консервы кончились, питался лишь рыбой, пойманной в окрестных водоемах.
Один раз, удивляясь себе, вздохнул о жене и детях, да о теплой и довольно-таки сытой московской квартире.
Но потом, как вспомнил о “черном” пьянстве, о тошном ощущении полной бессмысленности бытия, так пожевал пескарика и побрел дальше.
Как-то, измотавшись, как собака, в безлюдном мелколесье, он увидел на берегу круто изогнутой речки жилые домики, веселый дымок из труб.
Семен прибавил шагу.
На входе в село поразил плакат с длинноволосым мужиком в черных очках.
“Местное, верно, начальство!” — подумал Семен.
Поселение обрадовало ухоженностью и явным изобилием.
Под ногами прыгали куры-утки, у плетней гоготали гуси, в черных лужах похрюкивали кабаны и свиноматки, а на подоконниках красовались горшочки с фиалками, да гладиолусами.
Поперек же самой широкой улицы трещал на ветру плакат: “Да здравствует, батька Махно!”
“Что за бред?!” — опешил Семен. Из школьного курса он знал, что отчаянный анархист отошел в мир иной больше полувека назад.
Семен постучал в окно небольшого, но очень симпатичного дома, с резными наличниками и жирным котом на воротах.
Из форточки выглянула рыжая баба, шмыгнула курносым носом:
— Чего надо?
— Переночевать бы.
— Нечего спрашивать!
— Нельзя, значит?
— Как это нельзя? У нас все можно! Анархия, мил человек!
Через мгновение бабища распахнула перед странником дверь. Семен проглотил слюну от запаха наваристых, мясных щей.
— Садись, браточек, к столу! — баба с симпатией смотрела на Семена. — Кушать будем. — И добавила: — Глашей меня зовут.
Сеня не заставил себя упрашивать, и навернул пять тарелок обалденно вкусных щей. Откушал бутербродов с розовым салом. Выпил забористой горилки.
— Сам-то откуда? — спросила Глаша.
— Из Москвы.
